Генерал армии Василий Маргелов
Шрифт:
Как известно, состоялось это совещание в Москве в период с 14 по 17 апреля 1940 года. Сохранившаяся стенограмма отчета командующего 9-й армией В. И. Чуйкова и замечаний И. В. Сталина позволяет оценить и действия 122-й стрелковой дивизии:
«Чуйков: Нужно сказать, что такой дикой местности, как на участке 9-й армии, нигде не было. Это сплошные леса, озера, болота, и, кроме того, как ни удивительно, компас изменял направление ввиду наличия магниторудных озер. Вместо того чтобы показывать на запад, компас показывал на восток.
Сталин: Все-таки чем объяснить, что 122-я дивизия, имея такие условия, неплохо действовала?
Чуйков:
Сталин: Сколько было в 122-й дивизии?
Чуйков: В 122-й дивизии было около 12 тысяч человек.
Сталин: Все же 130 километров она прошла…
Чуйков: Товарищ Сталин, если бы эту дивизию не отвели, то уже в направлении с юга [финны] готовили сделать этой дивизии то, что было с другими дивизиями. Она отошла на 35–40 км.
Сталин: Она остановилась на 120 версте от границы, 20 раз ее можно окружить. От командира дивизии зависит все».
Мы же от себя можем добавить: и от разведки тогда зависело многое. А она в дивизии была на высоте.
…В конце июня 1941 года 122-я стрелковая дивизия на тех же самых рубежах, которые она занимала после советско-финляндской войны, дала решительный отпор частям 169-й немецкой стрелковой дивизии группы «Норд» и 6-й финской дивизии «Норвегия».
«Прощаемы за храбрость»
Боеспособность войск основывается на жесткой дисциплине. В разные времена крепилась она по-разному. В 1878 году в вооруженных силах Российской империи были учреждены дисциплинарные части, которые существовали в качестве отдельных батальонов, рот, команд. Они формировались из нижних чинов, осужденных «полковыми и военно-окружными судами за грубые нарушения воинской дисциплины, нежелание выполнять воинские обязанности, за уклонение от военной службы по религиозным мотивам…» Максимальный срок наказания для преступивших закон равнялся трем годам.
Чуть позже появился даже воинский устав о наказаниях, установивший правило: «Воинские чины могут быть прощаемы лишь в виде награды за храбрость в сражении или за другие отличные подвиги». Этот принцип, несколько видоизменяясь, сохранялся в разные эпохи армейской жизни.
Дисциплинарная практика Красной Армии, а затем и Советской, многое почерпнула из дооктябрьского времени. М. В. Фрунзе, опираясь на опыт прошлого, сделал вывод: «Поддержание служебной дисциплины в рядах армии является обязательным и необходимым условием ее мощи, и в этом отношении требования Советского государства самые решительные». При его непосредственном участии был разработан «Временный дисциплинарный устав РККА», который действовал с 1925 по 1940 год.
В дисциплинарные части, созданные в 1919 году, направлялись в основном дезертиры, не желавшие служить в Красной Армии.
После Гражданской войны дисциплинарные части стали пополняться военнослужащими срочной службы, осужденными на срок до одного года. Просуществовав до 1934 года, дисбаты были ликвидированы. Основанием для такого решения послужило мнение высшего военного руководства о том, что в Красной Армии изжиты случаи откровенного неповиновения и дезертирства и со всеми солдатскими прегрешениями вполне может справиться командир или начальник, отправив нарушителя на гауптвахту, предельный срок пребывания на которой ограничивался двадцатью сутками.
Советско-финляндская кампания преподнесла целый «букет» воинских преступлений, для которых рамки временного дисциплинарного устава оказались тесны. Так появилось на свет «Положение о дисциплинарных батальонах РККА» № 214 от 15 июня 1940 года. Согласно этому положению должность командира дисциплинарного батальона приравнивалась к должности командира полка, а формировался дисбат из рядовых и младших командиров, осужденных военными трибуналами за самовольное оставление части, за невыполнение приказаний и другие тяжелые проступки. Срок пребывания в батальоне, в зависимости от тяжести содеянного, составлял от шести месяцев до двух лет.
В верстах двадцати от Великого Новгорода, на левом берегу Волхова, граф Муравьев, николаевский вельможа и устроитель русской армии, заложил небольшой военный городок, который даже в советское время продолжал носить имя своего основателя. В путеводителе по Новгородской губернии начала XX века эти места описаны так: «Унылый и однообразный вид берегов Волхова несколько облагораживают усадьбы [29] и постройки времен Аракчеева, так называемые «штабы»… Близ штабов построены пристани. В Муравьевских казармах некогда квартировал уланский полк, который сменила 1-я резервная артиллерийская бригада…»
29
Недалеко от Муравьевских казарм располагалось бывшее имение Г. Р. Державина Званка, где он скончался в 1816 году. На этом месте позже был построен женский монастырь.
Решением военного совета Ленинградского военного округа Муравьевские казармы были признаны самым подходящим местом для размещения в них 15-го отдельного дисциплинарного батальона. Командовать им был назначен майор Маргелов. Такой выбор нельзя назвать случайным. Во-первых, это было повышение по службе, а во-вторых, дисциплинарная часть находилась не только под пристальным вниманием командования и политуправления округа, но и военной прокуратуры и, конечно, НКВД. И только офицер с незапятнанной репутацией, пользовавшийся безусловным авторитетом у начальства, мог быть назначен на должность. Дисбат этот хотя и носил порядковый номер пятнадцать, но был, по сути, первым в Красной Армии. Майору Маргелову предоставлялось право отбора офицеров, только должность заместителя командира батальона по политической части находилась в ведении политуправления округа. В помощники Маргелову был назначен старший политрук Николай Петрович Бастин, который одновременно являлся и секретарем партийной организации. Говорить о том, что все офицеры дисбата были либо членами, либо кандидатами в члены ВКП(б), не имеет смысла. Идеологическая «подкованность» краскомов рассматривалась как основа борьбы с «пережитками капитализма» в красноармейской среде. Пережитки эти, впрочем, свойственны всем временам: наколки на теле, похабщина, утверждение собственного «я» или попросту мордобой.
Времени на раскачку Маргелов не имел. В батальон этапировали партиями, иногда превышавшими сотню человек. «Исправление» начиналось сразу, но без унижения человеческого достоинства. Маргелов был тверд в понимании задач дисбата – это не исправительная колония, не тюрьма, а воинское подразделение, где труд соседствовал с боевой учебой. По численности личного состава дисбат был более схож с линейным полком: к декабрю 1940 года в нем насчитывалось 2500 человек.
Напряженный служебный ритм Маргелова отражает книга приказов. По частым его командировкам в Ленинград можно судить, с каким повышенным интересом в штабе ЛВО относились к нововведению. Характерно одно из донесений, подписанных Маргеловым: «Добиться полного исправления осужденного дело чести ОДБ, вернуть его в свою часть, полностью загладив вину перед родиной честной работой».