Генерал Багратион. Жизнь и война
Шрифт:
Итак, из приготовленного для него «котла» Багратион решил вырваться в направлении на юго-восток. Усиленным маршем 2-я армия двинулась на Новосвержень и оттуда в сторону Минска — на Кейданов, тем более что в своем приказе о прорыве на Вилейки Александр I предоставлял Багратиону эту возможность: «В случае же, что весьма превосходящие силы неприятеля не позволят исполнить сим предписываемого вам движения, вы всегда будете в возможности ретироваться на Минск и Борисов».
Примерно в это же время свою героическую эпопею совершал маленький (около четырех тысяч человек) отряд генерал-майора И. С. Дорохова, который был попросту забыт Главной квартирой на исходных позициях. Дорохов командовал авангардом 4-го пехотного корпуса 1-й Западной армии. Авангард был выдвинут далеко к границе и стоял в местечке Орань на дороге Гродно — Вильно. 26 июня, поняв, что командование о нем забыло, Дорохов на свой страх и риск двинулся на соединение со своими, но увидел, что дороги к Вильно уже заняты французами, и решил прорываться через лежащее на дороге Вильно — Минск местечко Ошмяны. Однако на подходе к этому местечку отряд Дорохова столкнулся с превосходящими силами противника (ждавшими
Чтобы создать у противника иллюзию прежнего движения от Николаева к Минской дороге, Багратион просил Платова занять Воложин и удерживать его до 26 июня, а затем отступать к Минску. Но тут, как говорится, нашла коса на камень. В этой головоломной партии противником Багратиона был один из самых блестящих маршалов Наполеона — Луи Николя Даву. Почти ровесник Багратиона (он родился в 1770 году), бургундец Даву, получивший в 1809 году за победу при Экмюле титул князя Экмюльского, прошел не менее славный боевой путь, чем наш герой. Даву имел награды за подвиги при Аустерлице, Ауерштедте, Прейсиш-Эйлау, Ваграме и в других сражениях. В большинстве своем они были победными для его войск. Участник революционных войн и Египетского похода, Даву воевал в Итальянской кампании 1799 года, но на земле Италии с Багратионом им не суждено было встретиться. Зато они сходились в последующих войнах. Даву, раненный несколько раз в боях, прославился как отважный кавалерийский генерал, а в войнах с Австрией, Россией и Пруссией участвовал уже как маршал (с 1804 года), командовавший корпусами. Русский военный агент полковник А. Чернышев писал о нем перед войной: «Благодаря тому, что он был сам по себе строг и обладал искусством устраивать войска и поддерживать в них дисциплину, командуемый им корпус считался одним из самых прекрасных и наилучше содержимых во французской армии… В настоящее время это маршал, который имеет наибольшее влияние, ему Наполеон более, чем всем другим, доверяет и которым он пользуется наиболее охотно, будучи уверен, что каковы бы ни были его приказы, они будут всегда исполнены точно и буквально. Даву совсем не имеет талантов, необходимых для главнокомандующего армиею, но руководимый Наполеоном может оказать выдающиеся услуги. Не обнаруживая под огнем особо блестящей храбрости, он очень настойчив и упорен и сверх того умеет всех заставить повиноваться себе. Этот маршал имеет несчастье быть чрезвычайно близоруким»61.
Даву любили в войсках, называли «Железным маршалом» — столь отважен был этот могучий, казавшийся несокрушимым человек с глубокими залысинами. И вот весной 1812 года император Наполеон поручил ему самый многочисленный и лучший в Великой армии Первый армейский корпус, который был брошен против Багратиона.
Выполняя замысел Наполеона, Даву действовал быстро. Он прекрасно понимал, что противник перед ним серьезный и многочисленный — тут промах дала французская разведка, которая оценивала численность 2-й Западной армии примерно равной численности 1-й армии, хотя на самом деле армия Багратиона была вполовину меньше армии Барклая62.
Во-первых, Даву занял Воложин, так что Платов не смог выполнить просьбу Багратиона захватить и удерживать это местечко до полного завершения отхода 2-й армии, а во-вторых (и это главное), он не поддался на уловку Багратиона и не стал поджидать русских на дороге Вильно — Минск. Даву поспешил к Минску и оказался там раньше Багратиона. Впрочем, Багратион, потерявший столько времени на бесполезный марш от Новогрудка к переправе у Николаева, не сомневался в проворстве своего противника и предполагал, что Минск может быть занят французами раньше, чем туда подойдет его армия. Еще в начале войны, 14 июня, он сделал примерный расчет «забега» противников к Минску и далее к Борисову: «Неприятель имеет от Ковно до Вильны 102, от Вильны до Минска 200 верст, от Минска до Борисова 75, итого 377. Если же возьмет путь по прямой дороге, весьма удобной для переходу войск, оставя Минск вправе, то имеет до Борисова 321, следовательно, менее моего тракту 18 верст, ибо от Волковиска до Слонима 59, до Несвижа от Слонима 100, а от Несвижа до Минска 105, а от Минска до Борисова 75, а всего 339»63.
Вся эта страшная история была похожа на несложную задачку из школьного учебника: две армии — русская и французская — спешат к одной точке — городу Минск. Французам, вышедшим 22 июня из Ошмян, стоящих в одном переходе от Вильно, до Минска предстояло пройти по хорошей, столбовой дороге около 180 верст, а Багратиону, вышедшему из Кореличей 24 июня, по плохой проселочной дороге — не более 100 верст. Вопрос: если колонны французов проходят в день примерно 50 верст, а русские — 30–35, то кто из них первым достигнет конечной точки? В итоге, французы решили задачку быстрее: авангард корпуса Даву под командованием Пажоля вступил в Минск 26 июня, а на следующий день в Минск вошли пехотинцы Даву. Багратион понял это 25 июня, когда минский гражданский губернатор донес ему, что «неприятельские войска были уже за один марш от Минска»64. Багратиону можно было только посочувствовать — он приходил вторым, опаздывая всего лишь на день…
И тем не менее поначалу, даже предполагая, что его армия опаздывает в Минск на сутки, Багратион был готов сразиться с Даву на подступах к городу. По 2-й армии был объявлен приказ о подготовке к бою. Багратион изменил прежний форсированный режим марша. Теперь он решил
И вдруг, примерно на полпути к Минску, у Несвижа, Багратион неожиданно отказался от своего прежде твердого намерения идти на Минск и повернул армию на Бобруйск. Почему
Тот же вопрос задал и император Александр, получивший сообщение об изменении маршрута Багратиона. Сам император тем временем отступал вместе с 1-й армией от Вильно к Свенцянам, а потом к Дрисскому лагерю.
Карты — вещь опасная. Формально царь не был главнокомандующим, но иначе его не воспринимали. Да и сам Александр I вел себя именно как главнокомандующий. Это отразилось и в первом же приказе Барклая по армиям от 13 июня 1812 года: «Воины! Наконец приспело время знаменам вашим развиться пред легионами врагов всеобщего спокойствия, приспело вам, предводимым самим монархом, твердо противостоять дерзости и насилиям двадцать лет наводняющих землю ужасами и бедствиями войны!»“11 По мнению исследователей войны 1812 года, Александр счел проигранное им сражение под Аустерлицем случайностью и решил еще раз попробовать себя на военном поприще, тем более что не видел среди своих генералов того, кто соответствовал бы его представлениям о главнокомандующем. При этом он избрал весьма оригинальную форму руководства армией: военный министр и главнокомандующий 1-й армией Барклай де Толли руководил действиями этой армии, но император его контролировал, получая копии всех донесений генералов на имя Барклая, и при этом лично распоряжался действиями 2-й армии. «Я не буду делать им никаких предписаний, — писал Александр I Барклаю, — чтобы не расстраивать ваших распоряжений. Итак, вы, генерал, будете давать им наставления, которые сочтете нужными. Одно только я счел нужным допустить из этого исключение в отношение к кн. Багратиону. Я предписал ему перейти за реку Щару и продолжить отступление на Вилейку для того, чтобы выиграть время. Первоначально мы предполагали, что он отступал на Минск и, присоединив 27-ю дивизию, шел на Вилейку и действовав на правый фланг неприятеля, который обратится на нас. Но теперь при этом движении он много потерял бы времени и, следуя прямо на Вилейку, он скорее достигнет цели… Если же слишком большие силы неприятеля помешают ему исполнить это движение, он всегда может двинуться на Минск и Борисов»”7.
Оставляя в стороне важный вопрос о том, как в такой странной для себя ситуации мог командовать армией известный своей осторожностью Барклай, отметим, что движение Багратиона на Вилейку, предписанное Александром I, выглядело гладким и быстрым только на карте. Карты (неважно какие: игральные или военно-штабные) подчас позволяют себе злые шутки с людьми, увлеченными ими. Они часто возбуждают в человеке фантазию и влекут на путь авантюр. Как писал о Наполеоне, стоявшем над картой России, граф Сегюр, великий полководец «при виде этой карты, разгоряченный своими опасными идеями… находился как будто во власти гения войны. Голос его становился крепче, взор ярче и выражение лица более жестким»№. Александр I, конечно, не Наполеон, но и он поддался обаянию карты, проложив по ней для армии Багратиона заведомо нереальный маршрут.
Известие об изменении маршрута, полученное государем от Багратиона, оказалось для него полной неожиданностью. Еще 23 июня генералу Дохтурову было сообщено, что «для открытия коммуникации с армиею кн. Багратиона, к Вилейке следующей, по высочайшему повелению отправляется генерал-адъютант Винценгероде». Узнав о том, что 2-я армия в Вилейки не придет, Александр в гневе обвинил ее главнокомандующего: «Ваша армия усилена всем корпусом Платова и отрядом Дорохова, которые к вам присоединились, это может составить до 50 тысяч под ружьем, у Даву не более 60 тысяч, и то по надутым счетам французской армии. 50 тысяч русских весьма могут противопоставить 60 тысячам сборного войска. Я еще надеюсь, что… вы опять обратитесь на прежнее направление». Обычно вежливый и «уклончивый» в обращении с людьми, император был непривычно резок в письме, адресованном Барклаю. Он обвинил Багратиона в медлительности, робости, почти в трусости: «Досадно, что Багратион так медленно и робко подвигается. Испуганный авангардом Даву, вместо того, чтобы продолжать движение на Минск и в тыл ему, он обратился на Несвиж и даже… намеревается идти на Бобруйск»69.
Стремясь сохранить объективность в отношении героя этой книги, попытаемся разобраться в обстоятельствах данного конфликта. Во-первых, Багратион никогда не был робок и нерешителен; во-вторых, двигался он очень быстро. Генерал Неверовский, участник похода армии Багратиона, вспоминал, что войска шли по тяжелейшим песчаным и болотистым дорогам, и «в 22 дня сделали мы 800 верст и менее маршей не делали, как по 50 и 45 верст». Другой авторитетный свидетель, генерал Н. Н. Раевский, писал 28 июня А. Н. Самойлову: «19 дней мы в движении без раздыхов. Не было марша менее 40 верст, не потеряли ни повозки, ни человека. Берем реквизиции, коими кормим и поим людей. У меня в корпусе больных — только 70 человек. Никогда войска не хотели так драться, и, конечно, имея 50 тысяч, мы с 80-ти не боимся». Но поход оказался очень трудным. Через несколько дней Раевский пишет тому же адресату из Бобруйска: «Я здоров, только устал до крайности. В три дня 135 верст с войсками сделать тяжело»70. Генерал (впоследствии — фельдмаршал) И. Ф. Паскевич писал: «Жар был невыносимый. Люди совершенно изнурились от сорока- и пятидесятиверстных переходов по пескам. Пробиваться силою было невозможно. Князь Багратион решился отступать не на Минск, но чрез Несвиж»71.