Генерал Дроздовский. Легендарный поход от Ясс до Кубани и Дона
Шрифт:
— Но для этого у нас нет реальных сил на фронте.
— Силы, люди воинского долга и чести, есть. Их только надо собрать воедино.
— Но генерал Корнилов Лавр Георгиевич, как вам хорошо известно, это уже попытался сделать не столь давно. И что у него из этого вышло?
— Рядом с генералом Корниловым были предатели — Керенский и его военный министр Борис Савинков, родом из террористов. Они в самый последний момент отступились от него. Испугались Петросовета и матросского Кронштадта.
— Но
— Бог у нас, господа, в сердце. Отечество и монархию, которой больше трех веков, надо спасать. Но прежде всего надо спасать нашу русскую армию, пока не поздно. И сделать все это, на мой взгляд, можно только силой оружия.
— Значит, вы стоите за немедленную гражданскую войну, Дроздовский?
— Ничего не имею против, если наша борьба пройдет под ее знаменами. Если война будет для державы очистительной.
— А как же избранное народом Учредительное собрание? Наш российский парламент?
— Большевики со своими союзниками если не сегодня, то завтра разгонят его самым малым воинским отрядом.
— Не посмеют.
— Еще как посмеют, господа Винтовку, загнав патрон в патронник, первыми в руки взяли не мы, а они. Ленин с Троцким пошли на государственный переворот ради власти, а мы встать на защиту законности не решаемся.
— Вы же знаете, Дроздовский, что власть все больше забирают в свои руки разные советы. Пример — солдатские комитеты нашего фронта.
— Полковые и прочие комитеты взяли власть в тылах и окопах по той причине, что им в этом никто не противостоял. На митингах голосовали за социалистов, а не за Романовых.
— Не надо было в армии доводить дело до митингов. В феврале об этом забыли. А сегодня единственное лекарство против анархии — винтовка Она же поможет нам напомнить народу и армии о силе власти.
— Михаил Гордеевич, но это же полное безумие пойти в гражданскую войну.
— Почему пойти? Разве вы не видите, что она уже идет?..
На том совещании фронтовых генштабистов обсуждение вопроса о восстановлении и спасении гибнущей России даже после горячей полемики к единому решению не привело. Да иначе тогда и быть не могло. Полковник Дроздовский со своей позицией «конченого» монархиста, как тогда говорили — еще и максималиста, оказался в удручающем Михаила Гордеевича меньшинстве. Последним его доводом в разгоревшемся негромком споре стали такие слова:
— Мы же с вами офицеры Генерального штаба, элита русской армии, которую теряем сегодня прямо на глазах…
Его поддержали только самые молодые участники того разговора за закрытыми дверями кабинета генерала от инфантерии Щербачева Поддержали, вероятно, по той причине, что в силу своих лет острее всего воспринимали происходящее вокруг них. И не
Потом про таких офицеров, ставших для истории белыми, напишут, что ими руководили классовые интересы. 06 этом можно вести долгие дискуссии. Но тогда ими двигала судьба русской армии, которая во все времена являлась гарантом Российской государственности. И сами они были людьми уходящего в прошлое государственного уклада России, чего не хотели ни понимать, ни принимать как должное.
И у той белой офицерской молодежи была еще черта, которую зачеркнуть просто невозможно в отечественной истории. В своей массе добровольческое офицерство было фронтовиками. Дроздовский стал выразителем их жизненной позиции, человеком долга и чести. По-другому единомышленники и современники его не воспринимали.
Сторонников немедленной вооруженной борьбы против крушителей старой власти оказалось среди собравшихся генштабистов вместе с Михаилом Гордеевичем всего четверо. Это были полковники Войналович и Давыдов, капитан Федоров.
Дроздовский после этого совещания понял многое в той атмосфере непростой жизни прифронтовых Ясс и штаба Рум-фронта Последующие частые встречи с Щербачевым убедили его в сильных колебаниях генерала от инфантерии в осознании «исцеляющей силы» белого добровольчества Более того, после совещания генштабистов Дмитрий Григорьевич разуверился в задуманном предприятии:
— Так можно только ускорить развал фронта на правых и неправых, отчего дезертиров будет только больше.
— Однако меры для спасения фронта нужны хирургические.
— Хирургические? Румыны стали опасаться наших развалившихся полков больше, чем австрийцев и болгар…
Тому было чисто человеческое оправдание: Щербачев, не в пример, скажем, Корнилову и Алексееву, Деникину и Кутепову, знамя Белого движения поднять не мог. Он не годился в лидеры ни под одну из сторон баррикад вызревшей гражданской войны в раздвоившейся России. В этом старого генерала могли упрекнуть только горячие головы в среде монархистов и других приверженцев российской державности.
Щербачев отличался известной непоследовательностью в решениях и даже «командной мнительностью». Был известен такой факт. В первых числах ноября 1917 года генерал Н. Н. Духонин из могилевской Ставки обратился за советом к Щербачеву, фактически командующему войсками Румынского фронта. Обратился как к «старшему главнокомандующему и человеку, которому искренне предан»:
«Дмитрий Григорьевич!
Власть продолжает быть захваченной большевиками…
Послать в Петроград достаточные силы, чтобы сокрушить их, представляется задачею, трудно достижимою…