Генерал Ермолов
Шрифт:
А пока Петр Алексеевич ещё не стар, хотя не так уж и молод. Излечившись от болезни, заставившей его уйти в отставку, он служит предводителем дворянства Мценского уезда и председателем палаты гражданского суда Орловского наместничества, проживая то в имении Аукьянчиково, то в губернском городе Орле.
Азы грамоты Алёша Ермолов постигал под наблюдением некоего просвещенного человека из деревенской дворни отца. Какое-то время он жил в орловском доме покойного генерал-губернатора Воронежской, Курской и Харьковской губерний Евдокима Алексеевича Щербинина, деда Дениса Давыдова по матери, а значит, и его
К сожалению, о пребывании Ермолова в пансионе мне ничего не известно. Зато известно его отношение к системе образования в России, сформировавшееся под влиянием бесед с профессором Геймом и собственных наблюдений за постановкой процесса обучения дворянских недорослей в помещичьих имениях, в уездных и губернских городах и в столицах, прежде всего в Москве.
Из воспоминаний А.П. Ермолова:
«При Екатерине II русское дворянство стало самостоятельною и сильною опорою государства. Гениальная женщина, сумевшая из немки по рождению сделаться в душе русскою императрицею, сумела также внушить и своим подданным горячую любовь к своему Отечеству и полную готовность пожертвовать для него всем своим достоянием.
Эта священная любовь к родине отражалась на всех питомцах екатерининского века, отражалась и на подрастающем поколении. Русское юношество, хотя и было мало образовано, но, тем не менее, охотно несло все свои знания на пользу любимого Отечества. Что же касается до образования, то оно, находясь на низкой ступени, в последние годы царствования Екатерины приняло ещё более ложное направление из-за нашествия в Россию иностранцев, в особенности французов, сначала в виде парикмахеров, содержателей модных лавок и увеселительных заведений всякого рода, а потом аббатов и разорившихся дворян, бежавших от революции.
Из всех этих выходцев было много таких, которых нельзя было назвать шарлатанами и невеждами; и все-таки кому не везло по торговой части, тот брался за воспитание русского юношества и искал места учителя.
Шарлатаны учили взрослых, выдавая себя за жрецов мистических таинств; невежды учили детей, и все достигали цели, то есть скоро добывали деньги. Между учителями были и такие, которые, стоя перед картою Европы, говорили:
— Paris, capitale de la France… cherchez, mes enfants (Париж — столица Франции… ищите, дети!), ибо сам наставник не сумел бы ткнуть в него пальцем»{9}.
Почти семь лет Алексей обучался в пансионе. Москва удивляла и поражала. Конечно, не сразу — по мере взросления, но детские и отроческие впечатления из процесса познания русского мира исключать никак нельзя. Здесь жили отставные придворные, военные и гражданские лица, которые немало повидали на своем веку, а потому беззастенчиво врали друг перед другом. Позднее Ермолов довольно часто бывал в столице по делам или проездом, жил в ней, навещал друзей или встречался с ними где-нибудь на Кавказе или в пути. Неизбежно начинался разговор.
— Что врут в Москве? — спрашивал Алексей Петрович столичного приятеля или случайного встречного.
В то же время ему казалось, что «московские басни правдивее петербургской правды»{10}.
По выражению возмужавшего со временем пансионера, «древняя русская столица была гостеприимна и обжорлива. На своих пирах она всё критиковала: двор, правительство, бранила Петербург, а сама смотрела на него с завистью и соблюдала на обедах чинопочитание более чем в австрийских войсках»{11}.
Пока сын пребывал в Москве, отец не терял времени даром. По обычаю того времени он записал десятилетнего отрока на службу унтер-офицером в лейб-гвардии Преображенский полк. Ермолов учился. Служба шла сама по себе. Когда Алексею исполнилось двенадцать лет, его произвели в сержанты, а еще через два года — в поручики.
Москва воспитала в юноше любовь к родине, дворянское представление о чести и человеческом достоинстве, щедрость души, насмешливое отношение к людям недалеким, но удачливым.
В 1791 году поручик гвардии окончил пансион. Пришла пора явиться в полк и приступить к службе.
НАЧАЛО СЛУЖБЫ
Служба в гвардии, хотя и была почётной, стоила немалых средств, которыми Ермолов не располагал. Поэтому поручик подал рапорт на высочайшее имя с просьбой о переводе в армию.
Получил согласие и назначение капитаном в Нижегородский драгунский полк, шефом которого являлся генерал Александр Николаевич Самойлов, герой Очакова и Измаила, а командиром — его племянник, двадцатилетний полковник Николай Николаевич Раевский. Юный воин был рад такому повороту в своей судьбе, ибо надеялся отличиться в делах с турками.
Отправляя сына в Молдавию, где дислоцировался Нижегородский драгунский полк, отец наставлял его:
— Алексей, государь и отечество требуют от тебя службы — служи, не щадя живота своего, не ожидая награды, ибо наша обязанность в том и состоит только, чтобы служить.
Петр Алексеевич не уставал убеждать сына в этом всякий раз, когда провожал его в очередной поход с армией, в чем признавался позднее, в письме к Александру Васильевичу Казадаеву{12}.
Ко времени приезда капитана в полк боевые действия прекратились. Отличиться не удалось. Пришлось ждать очередной войны.
В октябре 1792 года Александр Николаевич Самойлов получил назначение на высокую должность генерал-прокурора. Правителем своей канцелярии он назначил Петра Алексеевича Ермолова, а его сына, пятнадцатилетнего капитана, вызванного в Петербург, — своим старшим адъютантом. Думаю, без содействия родственников, Давыдовых и Раевских, здесь не обошлось.
Ермолову всего шестнадцать лет. Наделённый природой необыкновенной физической силой, статью и ростом, мужественным выражением красивого лица, Алексей был не по возрасту остроумен и наблюдателен. Столичные дамы повторяют его суждения, подчас противоречащие господствовавшим, и считают оригиналом. Однако старшего адъютанта генерал-поручика Самойлова не увлекает вихрь светской жизни. Молодой человек редко появляется в обществе, предпочитая занимать свободное время чтением книг и изучением математики под руководством известного ученого Лясковского.