Генерал и его женщина
Шрифт:
– Откуда у нас экономисты?
– возразил Дерябин, - бюрократы есть, демократов, как оказалось, тоже навалом, а откуда экономисты? Лучше уж иностранцев призвать. Вон Петр Первый выписал в свое время, немцев, и сразу все стало нормально. На западе...
– Что нам твой запад, - перебил его Красильников, - там и дурак проживет. Пусть у нас попробуют, при нашем начальстве. И главное, все об народном благе думают. А мы с тобой по сравнению со всей этой грандиозностью - просто никто. Как микробы в воздухе, которых полно вокруг, но не видно. И кажется, что их вообще нет.
– Временно это. Появяться
– Нам бы такой спад, - заметил Красильников.
Они прошли во двор и сели на лавочку. Над головами покачивались в вечернем солнце отцветающие кусты белой сирени.
Пес, освобожденный от поводка, проковылял к траве и, как подкошенный, повалился на бок.
– Чем ты его кормишь?
– поинтересовался Красильников, мне такого зверя содержать ну просто не по карману. У тебя, похоже, нетрудовые доходы есть, а, Ильич?
– Кашей кормлю, перловкой. Правда иногда рыбки приношу с озера. Хочешь, сходим вместе. И ты своим дармоедам наловишь.
– Так надо же снасти. Да и осталась ли там рыба?
– засомневался Красильников.
– Какие снасти? Вот, смотри, - Дерябин опасливо огляделся, открыл увесистую сумку, которую держал в руках, и поднял её поближе к глазам Красильникова.
Сумка была полна серых пакетов, напоминающих пачки маргарина, только с хвостиками.
– Взрывпакеты, понял? Двадцать штук.
– Ничего себе. Откуда?
– поразился Красильников.
– Я где работаю-то, темнота, забыл? У военных. Могу даже бомбу достать. Атомную. Хочешь? Много не запрошу. Ну дак что, пошли? Каждый пакет на зорьке - считай полкило плотвы.
– Нет, не пойду. Если на удочку только. А так - нет. Не люблю я это дело, природа как-никак. У меня другая идея есть скелет загнать ученым. Тем, что в пентагоне, ну в Чистых Ключах.
– Так его ещё достать надо, скелет-то. Тоже проблема, - заметил Дерябин.
– Достать - не проблема, он у меня под рубашкой. Мой это скелет, понял? Он у меня особый. С немецкими осколками. Представляет ценность для науки. Сдеру с них заранее, за завещание. Да и на гроб разоряться не надо будет. Ну, как допер?
– закончил Красильников, который втайне все же сомневался в правильности задуманного.
– Ой, бляха-муха, не могу! Ой уморил!
– затрясся в смехе Дерябин, - ты че, Иван, совсем того? Помнишь, анекдот при Никите ходил? Показывают скелет и говорят - это колхозник: мясо сдал, одни кости остались. А ты и до скелета добрался, всех переплюнул. Ну ты даешь... Он же у тебя живой еще, скелет-то, действующий. На ходу еще. Староват маленько, но двигается. Его спиртом промывать, дак сносу не будет.
Красильников сидел насупившись. Дерябин помолчал мгновенье и продолжал:
– А с другой стороны, почему не попробовать? Если подумать, дело-то беспроигрышное. Скелет в будущем все равно на выброс. А так-выручка. Давай, Иван, действуй. Первопроходцем будешь. Новатором. И мне потом протекцию составишь.
– Ты вот что, пока об этом деле никому, понял? Мало ли что.
– Само собой, дело совершенно секретное, - заверил Дерябин.
Домой Красильников вернулся в бодром расположении духа: в его полностью лишенной доходов жизни, появился первый коммерческий замысел.
Глава 3. ЗАКОН ПАРНЫХ СЛУЧАЕВ
Опасаясь митинга, власти Новозаборска разработали план культурных мероприятий и образовали штаб общественного спокойствия. Мероприятий оказалось немного. Было решено в день митинга открыть пораньше магазины, непрерывно торговать дешевой колбасой и водкой и и тем самым рассеять наиболее активное население по торговым точкам. Площадь в это время должны занять ветераны и духовой оркестр. Чтобы направить невесть откуда взявшуюся общественную знергию в отвлекающее русло, решили подбросить на митинге лозунг: "Вернуть Новозаборску историческое название Старозаборск". Пусть народ пошумит. Местный гигиенист, целитель и йог доктор Мертвецкий прочтет лекцию о пользе голодания. Руководителей психиатрической больницы обязали усилить охрану, чтобы никто из сумашедших не проник на митинг и не стал мутить народ. Милицию попросили подготовить вытрезвитель на тридцать пьяных персон.
Олег Иванович Петрунин ничего этого не знал. Он выспался в Чистых Ключах у своего школьного приятеля Сергея Сергеевича Фокина и первым автобусом укатил в Новозаборск.
Это были его родные места, и последнее время он стал бывать здесь все чаще. В Новозаборске - с его неторопливым ритмом, простыми привычками и нестандартным юмором - к нему возвращалась жизненная уверенность и удовольствие от бытия. Редкие знакомые, встречаясь на улицах, удивленно и почтительно приветствовали его. Родители его давно умерли, родственников и приятелей жизнь разметала по всей округе, поэтому останавливался он в местной гостинице-двухэтажном ободранном здании, с медлительными от частых морилок тараканами и миловидной, всегда чем-то озабоченной администраторшей, к которой он по холостяцкой привычке все пытался, но никак не мог подобрать ключи.
Много лет назад, закончив филологический факультет, он случайно познакомился со своей будущей неудачной женой и под её влиянием случайно втянулся в литературные споры. А потом, вместо того, чтобы стать учителем литературы, начал писать критические статьи и прозу. Через пятнадцать лет он - тоже случайно - застал её в объятиях одного из прозаиков противоположного литературного лагеря. Это было двойной изменой: и Петрунину, и его эстетическим взглядам. Даже изменой в квадрате.
– Не стыдно? Пятнадцать лет жила , как у Христа за пазухой, да ещё изменяла. Извела все деньги, черт бы тебя побрал... Славянские женщины так не поступают, - сказал он с презрением.
– Ты со своим патриотизмом даже в кровати не расстаешься, - спокойно ответила она.
– Ошибаешься. Просто мне не нравятся суки... Суки любой национальности. В этом отношении я - космополит.
Он был так возмущен, что развелся с ней.
С тех пор в его статьях появился какой-то хронический горький подтекст, предчувствие какого-то глобального надувательства. Это придавало его работам оттенок печальной интеллектуальности, даже обреченности и стало нравиться публике. Его статьи все чаще появлялись в толстых журналах и материальное положение, расстроенное неудачной женой, улучшилось.