Генерал Кононов. Том I

Черкассов Константин Ставрович

* * *

Все вышеописанные действия Сталина являются общеизвестными, совершенно неопровержимыми фактами. Преступные действия Сталина по отношению к народу и привели к тому, что в 1941 г., при нападении Германии на СССР, народы Советского Союза стихийно решились использовать единственный шанс сбросить иго Сталина путем допущения на свою территорию иностранного врага, принимать его в начале войны за союзника в борьбе против коммунизма и уж, во всяком случае, за зло менее страшное, чем иго Сталина.

Как потом оказалось, народ попал из огня да в полымя, — попал в тиски между двумя жестокими врагами, которые боролись между собой за господство над ним.

Впоследствии, к этим двум врагам присоединился еще и третий, вольный или невольный, но враг: союзники Сталина — правительства США и Англии.

Несмотря

на такое совершенно безнадежное положение частью русского народа, во главе с ген. Красной Армии А. А. Власовым все-таки была сделана попытка свергнуть иго Сталина. К этой части русского народа присоединились и другие народности СССР. Присоединились, во главе с ген. Кононовым и казаки. Их участие в Освободительном Движении Народов России я, принадлежащий к этому народу душой и телом, и намерен правдиво осветить, назвав свою книгу именем казачьего вождя рожденного бурей неисчислимых жестоких сражений Освободительной Борьбы.

* * *

Я вернусь к описанию своей жизни в Советском Союзе. В середине 1937 г. мой отец однажды придя домой с работы с радостью заявил нам, что он принят кандидатом в компартию. К этому времени он уже давно потерял должность переводчика «Экспорт-хлеба» и плавал в местном судоходстве. Отец выразил уверенность, что как только он будет принят в члены компартии, непременно получит приличную должность с хорошим окладом и мы заживем лучше. Мой сестра в это время также как и я училась в средней школе. Жить на отцовский скудный заработок нам было очень трудно. Сестра всегда мечтала о хороших туфлях, чулках и платьях, которые она не имела и которые мечтала приобрести за свои деньги, как только окончит школу и начнет работать. Полуголодная и бедно одетая, она всегда спешила в школу. Ее некоторые подруги, отцы которых были членами ком. партии и занимали хорошие должности, ходили хорошо одетые я не раз слышал, как она, глотая слезы, говорила об этом матери… «Мне стыдно мамочка, идти из студенческий вечер, у меня порваны туфли и нет чулок…»

Сестра больше всех обрадовалась заявлению отца о приеме его в кандидаты ком. партии. Наша жизнь с этого дня облегчилась надеждой. И вдруг надежда оборвалась жуткой реальностью.

12-го декабря 1937 г. в 3 часа ночи к нам постучали в дверь. Вошли двое людей в форме НКВД в сопровождении завдома.

«Хозяин дома?» — Отец поднялся. Чекисты предъявили ордер на обыск. Долго и тщательно рылись они по всем углам, распарывали одеяла, подушки, щупали пол и т. д. Отец сидел с невозмутимым видом; вины за собой он не чувствовал и был спокоен. Перерыв все, мрачные и неразговорчивые чекисты заявили отцу, что он должен проехаться с ними в отдел НКВД для «некоторого разговора».

Я не знаю, что почувствовал отец после этих слов чекистов, значение этих слов давно уже было хорошо известно всем гражданам СССР, но он спокойно оделся, посмотрел на мать, на сестру и подойдя ко мне взял мое лицо в свои руки. Несколько секунд он смотрел на меня, затем круто повернувшись, не поворачиваясь, пошел к двери. За ним последовала чекисты. Как окаменелые стояли мы. Затем мать, как подкошенная рыдая, упала на сундук. Сестра, обняв ее, залилась слезами. Молча смотрел я на них. Что-то тоскливое и больное зашевелилось в моей детской душе. Я тогда не знал еще, что я навеки потерял своего отца. Я не знал тогда, что моего беспредельно любимого отца, — моего папку, — повели на пытки, на нечеловеческие мучения в подвалы НКВД.

Через полчаса запыхавшись вся в слезах прибежала моя двоюродная сестра Таня — дочь брата отца. Она сообщила, что у них забрали отца, и неудержимо рыдая, закрыла лицо руками. А через три дня забрали и двух ее старших сестер. У матери Тани, всегда очень болезненной, отнялся от горя язык. Через две недели арестовали брата моей матери. Его дети — мои двоюродные братья и сестра — остались также без отца. Горе охватило нашу семью и всех наших родственников.

В том-же доме, где жили мы, жил и сослуживец отца по «Экспорт-хлеб». Он был англичанином, прожившим в России много лет, но оставался Великобританским подданным. Этот англичанин — Альфред Карлович Робертс — был женат на русской и имел двух взрослых сыновей. Той-же ночью, когда был арестован мой отец и его брат, был так-же арестован и Альфред Карлович. Через две недели он неожиданно ночью пришел домой. Это было перед утром. Его

жена перепуганная, постучалась к нам и вся в слезах сообщила, что пришел Альфред Карлович в ужасном виде и не может говорить. Я помню как все мы вскочили с кроватей и со страхом и трепетом вошли в комнату где склонившись над столом, держа голову а руках, сидел человек, которого сразу я не узнал. Его лицо было все в синяках и ссадинах. Зубы все были выбиты и распухшие губы все время нервно подергивались. В его глазах был ужас и страх. Увидев нас, он встал и, сделав два шага в нашу сторону, упал на пол. Его подняли и положили на кровать. Придя в сознание, несчастный начал говорить. Трудно было разобрать слова, с трудом выговариваемые разбитым вдребезги ртом, но все же мы начали его понимать. Он сказал, что ему приказано НКВД в течение трех дней покинуть Советский Союз, как Великобританскому подданному. Он рассказал, что как только его привезли в НКВД, ему сразу же предложили подписать предъявленное обвинение в ведении пропаганды против советской власти. Сказав чекистам, что он не имеет никакого понятия о пропаганде против власти, а поэтому не может подписать ложное обвинение, он стал просить следователя разобрать недоразумение. Вместо ответа, следователь, соскочил со стула, ударил его в лицо кулаком и матерясь стал кричать, что он разберет так, что у него и костей целых не останется. Били и били без конца, говорил Альфред Карлович, затем стали закладывать руки в дверь и прижимать, это было нестерпимо больно. За две недели пыток он сдался и подписал ложное обвинение. Его должны были судить, а затем расстрелять или отправить в концлагерь, но случилось неожиданное. Он был вызван к следователю ночью, где ему было приказано в течении трех дней покинуть Советский Союз. Очевидно, Английское Правительство, узнав от своего посольства об арестах в СССР своих подданных, потребовало от советской власти освободить и выслать их (британских подданных) в Англию.

С замиранием сердца слушали мы этот страшный рассказ. Затем мать спросила Альфреда Карловича не пришлось ли ему видеть в НКВД нашего отца. Опустив глаза, он совсем тихо сказал, что он его видел, когда отца привели на очную с ним ставку. Альфреда Карловича заставляли в очной ставке с отцом сказать, что отец был его соучастником в ведении пропаганды против советской власти. Отца ввели к следователю под руки, всего искалеченного и избитого. Альфред Карлович сказал, что он отказался дать ложные показания на моего отца, после чего чекисты с остервенением стали его (Альфреда Карловича) избивать. Он потерял сознание и после этого больше не видел моего отца.

Рассказ об избитом и искалеченном моем отце сильно на меня подействовал. Кровь бросилась мне в голову, когда я это услышал. Всем своим детским существом я протестовал против насилия, совершенного над моим отцом. От обиды и гнева у меня сжалось в спазмах горло и потемнело в глазах. Мне неудержимо захотелось плакать. Мать, сестра и все другие, слушая рассказ Альфреда Карловича, горько плакали. Я же, выбежав из комнаты, залез на чердак и в бессильной злобе проплакал там целый день. С этого времени у меня проявилась и осталась непримиримость к неволе и насилию в любых их проявлениях.

Чувство брезгливости и ненависти к людям, одетым в форму НКВД навсегда осталось в моей душе.

В том же месяце, после ареста моего отца, было арестовано почти все начальство Таганрогского порта. Был арестован и начальник порта, главный инженер, капитан порта и многие другие технические и партийные работники. В том же месяце разразился массовый арест всех иностранцев, проживавших в Таганроге испокон веков. Это были ассимилированные люди, давно ставшие русскими. Только их не русские фамилии выдавали их не русское происхождение. Главным образом это были греки.

Я помню в школе, учитель географии рассказывал нам происхождение нашего города. Он говорил, что основали его греки. Что эти предприимчивые и торговые люди поселялись вдоль побережья Черного и Азовского морей. Обосновавшись в нашем городе, они назвали его «Тагани», а потом уже, много лет спустя, русские прибавили «Рог» (город, представляет из себя полуостров, изогнутый как рог). Поэтому получился Таганрог. Вдоль побережья тянется улица Греческая, после революции переименованная в улицу 3-го интернационала, но таганрогцы по-прежнему называли ее Греческой, т. к. в каждом втором доме на этой улице жили греки и здесь же была их греческая церковь.