Генералиссимус Суворов
Шрифт:
Из-за Дуная вставало яркое солнце.
Глава четвертая
Варюта
Коль дойдет когда нам дело
До войны иль до любви,
Наши всюду идут смело,
Жар весь чувствуя в крови.
I
В церквах только ударили к заутрене, когда Суворов
Москва просыпалась.
Сани легко бежали по выезженной, раскатанной дороге. Суворов лежал на дне саней, запахнувшись в шубу и засунув в рукава озябшие руки, – ни перчаток, ни рукавиц он никогда не нашивал. Ноги, обутые в легкие сапоги, зашлись от холода – еще перед заставой начало покалывать в пятки.
«Ничего, теперь уж скоро! – думал Александр Васильевич, стуча нога об ногу и глядя по сторонам. – Вот батюшка удивится и обрадуется моему неожиданному приезду!»
Стал думать об отце.
Василий Иванович Суворов вышел в отставку и жил дома, занимаясь любимым делом – хозяйством в своих поместьях. Хозяин он был расчетливый, бережливый, – недаром в Семилетнюю войну царица поручила ему сначала провиантское дело всей армии, а потом назначила губернатором завоеванной Восточной Пруссии. Число поместий у Василия Ивановича не уменьшалось, а год от году росло. Отец Василия Ивановича оставил ему только триста душ крестьян, а у него к 1774 году набралось их уже до двух тысяч.
Заветной мечтой старика Суворова было одно: чтобы Сашенька поскорее бросил эту беспокойную военную службу и принял из его рук все поместья.
Сашенька мало чем походил на отца. Василий Иванович любил тихую поместную жизнь и ненавидел военную, а сын с детства только и бредил сражениями да походами.
Но Василий Иванович с радостью видел: в одном отношении сын все-таки пошел в него – был так же бережлив. На такого сына можно спокойно оставить все нажитое – Саша не промотает, не пропьет. Оттого каждый раз, когда сын приезжал из армии домой, Василий Иванович непременно заводил с ним всегдашний разговор: чтобы Саша поскорее оставил военную службу.
Несмотря на то что сын дослужился уже до генеральского чина, отец все-таки считал, что Саша зря служит в армии. Василий Иванович прочил его с детства в гражданскую службу, а вышло совершенно иное.
И во всем этом был виноват старый приятель и сослуживец Василия Ивановича, питомец Петра I, арап Ганнибал. [38]
Однажды генерал Ганнибал заехал к Суворовым. Саше тогда шел двенадцатый год. Увидев Сашу за чтением Вобана [39] , Ганнибал спросил у Василия Ивановича, в какой полк он записал сына. Суворов ответил, что он никуда не записывал сына, потому что хочет, чтобы Саша служил в гражданской службе.
38
Имеется в виду Абрам Петрович Ганнибал (ок. 1697–1781), сын эфиопского князя, камердинер и секретарь Петра I. Прадед А. С. Пушкина, который увековечил Ганнибала в повести «Арап Петра Великого».
39
Себастьен Ле Претр де Вобан (1633–1707) – маркиз, французский военный инженер, маршал Франции. Изложил научные основы фортификации, построил и перестроил свыше 300 крепостей, разработал метод постепенной атаки на крепости, один из основоположников
Ганнибал взбеленился. Он так заворочал своими белками, что Василий Иванович опешил.
– У тебя один сын, а ты хочешь сделать его приказным? Стыдись, Василий Иванович! – усовещевал он приятеля.
– Да ведь посмотри, какой он слабенький и худой. С его ли здоровьем служить в армии? – говорил Суворов.
– В детстве все мы таковы, – ответил арап. – Такой худенький до ста лет проживет!
И Ганнибал уговорил приятеля записать Сашу в Семеновский полк.
Василий Иванович потом не раз жалел об этом.
Он с каждым годом все больше приходил к мысли, что был прав: никакого особенного дарования к военному делу у сына, кажется, не обнаруживалось, как Саша ни твердил всегда об этом.
Во время Семилетней войны Саша не усидел на спокойном месте в штабе 1-й дивизии Фермора, куда его устроил отец, а отпросился в легкий корпус генерала Берга. После окончания кампании Берг дал о Саше лестный отзыв, как о прекрасном кавалерийском офицере, написал, что Александр Суворов «быстр в рекогносцировке и отважен в бою». Но мало ли было в русской армии кавалерийских офицеров, о которых лестно отзывалось их начальство!
Затем Саша командовал Суздальским пехотным полком.
Это назначение Василий Иванович одобрял. Полковые командиры обычно присылали солдат в свои поместья помогать во время сенокоса и уборки хлеба, руками солдат полковые командиры строили усадьбы. Да ведь Саша не такой, как все; он ни разу не прислал в свои поместья ни одного солдата. Правда, его полк стоял далеко от Москвы, но при желании можно было перевестись поближе к родным местам.
Василий Иванович был сам человеком неподкупной честности и не ждал от сына того, что Саша, по примеру многих полковых командиров, сколотит себе деньгу на солдатском довольствии. Ему доставляло неприятность другое – сын тратил на полковые нужды все свое полковничье жалованье. Человеку было уже тридцать пять лет, пора бы, кажется, наживать добро, а он еще ничего своего не имеет.
Потом Саша получил в командование бригаду, с которой участвовал в польской кампании. Театр этот был опять-таки второстепенный, все лучшие генералы сражались на юге, с турками.
Саша вернулся из Польши генерал-майором, с орденами Александра Невского, Анны и Георгия 3-го класса, а главное, что всего было приятнее Василию Ивановичу, – императрица пожаловала Александру Суворову тысячу червонных.
Генерал-майорство и ордена Саша получил уже в сорокалетнем возрасте, в то время как другие, у которых, вероятно, было больше способностей к военному делу, продвигались по службе значительно быстрее. Например, Михаил Каменский уже в двадцать девять лет командовал бригадой и был отправлен к самому королю Фридриху II учиться прусской тактике. А князь Николай Репнин в двадцать восемь лет получил генерал-майора и, кроме того, назначение полномочным министром в Польшу с ежегодным жалованьем в двадцать тысяч рублей.
Вот таким стоило служить в армии и дальше!
Василию Ивановичу было ясно: Саша, как всегда, только из упрямства делает все по-своему, никаких особенных талантов у него нет. Напрасно он тянул столько лет солдатскую лямку. Лучше бы обзавелся семьей и сидел бы дома, смотрел за поместьями.
Отец знал, что Саша очень самолюбив. Он с детства мечтал о славе: воображал себя то великим полководцем, то великим писателем.
Василий Иванович считал: из сына тогда не получилось писателя, теперь не выйдет полководца.