Генералиссимус. Книга 1
Шрифт:
Можно было бы привести еще несколько подобных откровений других подсудимых, но для краткости ограничимся признанием Троцкого, самого главного обвиняемого на открытых судебных процессах, хотя он и не сидел на скамье подсудимых.
Вот что он пишет в книге «Преступления Сталина»:
"Ход внутрипартийной борьбы развеял иллюзии Зиновьева и Каменева насчет скорого возвращения к власти. Они сделали вывод, прямо противоположный тому, который отстаивал я. «Раз нет возможности вырвать власть у правящей ныне группы, — заявил Каменев, — остается одно — вернуться в общую упряжку». К тому же заключению, с большими колебаниями в ту и другую сторону, пришел
В течение следующих десяти лет я не переставал бичевать капитуляцию Зиновьева и Каменева.
26 мая 1928 года я писал из Алма-Аты (Центральная Азия) друзьям: "Нет, мы партии еще очень и очень понадобимся. Не нервничать по поводу того, что «все сделается без нас», не теребить зря себя и других, учиться ждать, зорко глядеть и не позволять своей политической линии покрываться ржавчиной личного раздражения на клеветников и пакостников — вот каково должно быть наше поведение.
Не будет преувеличением сказать, что высказанная в этих строках мысль является основным мотивом моей политической деятельности".
Вина заговорщиков настолько очевидна, что вопрос — верить или не верить — вообще здесь не стоит. Он просто требует уточнения — кому верить? Тем, кто изливает сомнения и обвинения, не имея на то никаких оснований, кроме своей тенденциозной направленности (и натравленности), или непосредственным участникам и свидетелям этих процессов?
Нельзя также оскорблять недоверием тех, кого расстреляли. Перед тем как уйти из жизни, они наверняка хотели сказать народу правду.
Из стенограмм судебных процессов 1937—1938 годов, из политической платформы правых, из их стратегии и тактики обнаруживается полное совпадение с политикой и практикой нынешних реформаторов в России. Но если у заговорщиков все было в теории, то наши перестроечники-"демократы" осуществили это на практике. То есть в действительности они оказались наследниками троцкистов, оппозиционеров, заговорщиков.
Именно поэтому они, прежде всего, реабилитировали всех «врагов народа», осужденных в показательных процессах 1937— 1938 годов, оказались их единоутробными братьями. Единомышленниками.
Для Сталина, для законов, которые существовали в то время в СССР, троцкисты были и юридически, и практически несомненными преступниками, чего они и сами не отрицали.
Следовательно, и репрессии были естественной ответной реакцией на преступления, вражескую деятельность троцкистов, контрреволюционеров и военных заговорщиков.
О репрессиях
Хрущевым и заведенной им послеXXсъезда прессой утверждалось, что Сталин проводил репрессии, движимый исключительно амбициозным желанием оставаться в истории вторым после Ленина руководителем в Октябрьской революции, гражданской войне, а после смерти Ленина — первым историческим лицом, создателем социалистического государства. Для достижения этой цели Сталин якобы безжалостно уничтожил бывших революционеров, которые в какой-то форме не поддерживали это его желание, зная правду о его действительном не первостепенном положении в революции и в партии в те годы.
«Личные амбиции, жестокость и недальновидность» — таково объяснение сталинских репрессий пришедшими к власти «демократами» в перестроечные годы. На утверждение этой версии брошены все силы средств массовой информации, представляющие Сталина «палачом, извергом, беспринципным, единовластным диктатором».
Все это лишь видимая, надводная часть айсберга, имя которому — политическое нашествие на Россию. Подводная часть
Мудрые люди говорят, что все познается в сравнении. Последуем и мы этому доброму совету. Постараемся взглянуть на подлинные документы и факты непредвзято.
Репрессии проводились во всех революциях и восстаниях. Это уже считается закономерным: приходят к власти новые силы, они убирают прежних сопротивляющихся властителей и их приближенных. В России после революции чистка от представителей старого строя затянулась на несколько лет. В числе репрессируемых, как возможных врагов революционных преобразований, истребляли «буржуев», бывших офицеров, жандармов, кулаков, священнослужителей. Но, повторяю, политическими деятелями, а позднее историками, это воспринималось как естественное для революции явление, протест вызывали только масштабы.
Репрессии, о которых пойдет разговор, проводились в мирное время и были своеобразной аномалией для революции. Происходило нечто непонятное: репрессировались не только представители старого царского строя, а революционеры начали истреблять своих же соратников-революционеров, с которыми свергали царя и защищали молодую республику на фронтах гражданской войны.
Невсем и не сразу понятно, как и почему произошло разъединение двух групп революционеров, приведшее к борьбе не на жизнь, а на смерть и, в конечном счете, к физическому уничтожению друг друга. Начался раскол, когда еще революционеры были в подполье, представляли собой вроде бы единую партию, но уже тогда в ней появились разногласия по программным и тактическим проблемам. Партия разделилась на большевиков и меньшевиков.
Каждой стороной это разъединение объяснялось одинаково — якобы для того, чтобы быстрее принести свободу и счастье народу, ради чего, собственно, и была начата вся революционная борьба.
Настоящая причина разлада была совсем не в бесконечных спорах и дискуссиях, а в том, что извечно губило все движения, восстания, революции, — это борьба за власть внутри руководства, амбиции и претензии на господство, по виду групповое, а на деле — индивидуальное и эгоистичное. Имя этой болезни — вождизм. Эта болезнь всегда очень тщательно скрывается. В ней никто не признается, прячут ее от окружающих и даже от себя претенденты на лидерство. Но, если разматывать клубок политических противоречий до конца, то внутри его окажется именно эта гибельная бацилла вождизма. Известно, что факты можно истолковать, объяснить как угодно, подвести к желаемым выводам. Например, грандиозные сражения второй мировой войны ее участники в мемуарах и ученые-историки в своих трудах описывают в зависимости от того, на чьей стороне они воевали и кому выражают свои симпатии. Так и о репрессиях по-разному пишут и объясняют, исходя из своих политических убеждений, хотя опираются на одни и те же факты.
Во второй половинеXXвека (после смерти Сталина) ни по какой другой теме не писали (и не пишут по сей день) так много в нашей и зарубежной печати, как о репрессиях. Случайно ли это?
Вроде бы объективную причину репрессий я услышал от Молотова, ближайшего соратника и единомышленника Сталина. Не раз я заводил с ним разговор на эту тему, в последние десять лет его жизни часто бывая у него на даче.
Но по порядку.
Однажды Молотов подробно рассказал, на мой взгляд, о самом главном — о репрессиях: