Генеральские игры
Шрифт:
На месте шестого хранилища, уничтоженного взрывом и огнем, грудами лежали обожженные, изогнутые и оплавленные остатки автоматов Калашникова. Лейтенант Войлок из службы вооружений округа и несколько солдат разбирали груды этого металлолома.
Поначалу, увидев объем предстоявшей работы, Войтюк посмотрел на Гуляева с испугом.
— И это все нам надо перебрать? Сорок тысяч штук?! Ни хо-хо! Сдуреть можно.
— Ладно, Войтюк, не ной. — Гуляев понимал, что работа и в самом деле грязная, утомительная и нудная, но сделать её придется. — Все будет нормалек, не боись. Это
Из груд обгоревшего металла солдаты извлекали то, что осталось от оружия. Считывали номера и бросали железки в контейнер автопогрузчика. Войтюк тут же вводил номера в память портативного компьютера.
Уже через десять минут солдаты выглядели кочегарами, проработавшими возле угольной топки две смены подряд: руки сделались черными, по лицам струился пот, оставляя грязные потеки на лбу и щеках.
— Ничего, ребята, — пообещал им Гуляев. — После смены — сауна. Это я вам обещаю.
— И пиво, — подсказал Войтюк.
— Не поплохеет? — Гуляев умел отвечать на такие вопросы.
Распределив дела, сам он устроился в палатке и начал допрос свидетелей. Первым вызвали часового, стоявшего на посту в момент взрыва.
— Рядовой Юрченко. — представился солдат и вдруг застенчиво добавил: — Всеволод Иванович. Владик…
— Садитесь, Юрченко, — Гуляев указал на раскладной стульчик.
Солдат опустился на хлипкое сиденье. Стул под его весом жалостно скрипнул металлическими сочленениями.
Гуляев уже успел разглядеть Юрченко. Крепкий парень с загорелым лицом и выцветшими соломенно-желтыми волосами был явно не в своей тарелке. И это можно было понять: человек впервые в жизни оказался перед следователем военной прокуратуры, перед человеком, за спиной которого неясно маячил призрак под названием «трибунал». И попробуй угадай, кем ты останешься после допроса — тем же свидетелем, каким вошел в эту палатку, или тебя назначат виновным, защелкнут на руках браслеты и уведут, подталкивая стволом автомата в спину.
Так уж ведется в России, что человек, никогда не преступавший рамки закона, при встрече с лицами, этот закон охраняющими, испытывает плохо скрываемое волнение и даже страх. Милиционеры, грабящие граждан в ночное время; прокуроры, выполняющие заказы властей; судьи, принимающие решения в пользу тех, кто бросает на чашу весов правосудия более толстую пачку денег, — это действительность, от которой не скроешься, не сделаешь вида, что не знаешь о ней, не ведаешь.
— Курите. — Гуляев подвинул пачку дешевых сигарет.
— Спасибо, не курю.
Было видно, что если даже Юрченко курил, то брать из пачки следователя сигарету не рискнет.
— Скажите, Юрченко, взрыв для вас оказался неожиданностью?
— Еще какой. Так ахнуло…
— До этого никаких признаков беды вы не приметили?
— Нет.
— Что вы подумали, когда взорвалось? — Гуляев поинтересовался из чистого любопытства.
— Подумал — война. Что ещё могло быть?
«Война» — слово привычное, постоянно живущее в подсознании каждого из нас. В минуты катастроф оно первым приходит на ум человеку, даже искушенному и опытному. В 1966 году, когда мощное землетрясение разрушило Ташкент, командующий войсками Туркестанского военного округа генерал армии Александр Александрович Лучинский после первого же толчка вскочил с постели и выругался: «Эх, твою..! Опять просрали!» Старый военный был убежден, что армия снова проморгала начало новой войны.
Когда в разрушенном землетрясением армянском городе Спитаке израильские спасатели, одетые в красно-оранжевые костюмы и в противогазах, извлекли из развалин пожилого армянина, тот сразу поднял руки над головой. Ему пришло на ум, что началась война, разрушившая город, и он уже в плену у неизвестных завоевателей.
Отвечая на вопросы Гуляева, Юрченко постепенно успокоился. Ему и самому показалось интересным разобраться в своих ощущениях и поступках, шаг за шагом проследить, что он думал, какие действия предпринимал. Отвечал он толково и потому страшно удивился, когда Гуляев предложил:
— Что ж, Юрченко, отлично. Теперь давайте ещё разок, с самого начала.
— Товарищ майор! Я все рассказал как было.
— И все же давайте восстановим события по минутам.
Юрченко выглядел растерянно.
— Что вас интересует, не могу понять.
Ответь ему Гуляев, что и сам точно не знает, солдат крайне бы удивился. Уж слишком уверенно и напористо следователь старался вытрясти из него нечто неизвестное.
— Итак, Юрченко, вы заступили на пост. Что сделали первым делом?
— Закрыл крышку люка в корзину.
— На вышку?
— Нет. Вышкой мы называем все сооружение — балки, лестницу. А корзина у нас — это площадка с бортами для часового.
— Туда ведет люк?
— Да. Корзина изнутри обшита листовым железом. И крышка люка тоже железная. Заступив на пост, часовой её закрывает.
— Почему корзина обшита металлом изнутри?
— Если обстрелять пост, пули прошьют доски и срикошетят от железа. Во всяком случае, так нам говорили.
— Закрыли люк и дальше?
— Осмотрелся.
— Что-нибудь видно в темное время?
— Отлично. Прожектора по периметру хорошо освещают просеку. Я иногда даже ежей на ней замечаю.
— Отлично. Что заметили в тот раз?
— Говорить обо всем вообще?
— Конечно.
— Видел, как ушла смена в караулку. Ее глазами всегда провожаешь. Потом повернулся к морю. Увидел — идет корабль.
— Почему обязательно идет? Может, стоял на рейде?
— Было заметно движение. И ходовые огни. Шел на север. Я видел отличительный красный огонь левого борта.
— Хорошо. Признаков грозы не замечали?
— Нет.
— А вы умеете их замечать?
— Ну! — Юрченко даже обиделся. — Бывает над хребтами гроза, там все небо краснеет от всполохов. Грома не слышно, а зарево как от пожара.
— Пойдем дальше. Вы на часы смотрите?
— Да. Только ближе к концу смены. Лишний раз глядеть — душу маять.
— Слышали какие-нибудь шумы?
— Нет, ничего особенного.
— А не особенного?
— Барсук шебутел. У него нора за пятым хранилищем. Мы его не трогаем.