Генезис
Шрифт:
— Спасибо, — благодарно кивнул я и замолчал, пытаясь действительно расслабиться и дать ему возможность первому нарушить тишину.
Врач не спешил, а, достав из кармана ломоть хлеба, бросил на землю несколько кусочков, наблюдая, как на лакомство слетелись воробьи.
Прошла минута. Две. Искоса посмотрев на меня, мужчина негромко поинтересовался:
— Кем ты хочешь стать, когда вырастешь, Гор?
— Не знаю, Сергей-сан.
— Тогда уж Сергей Дмитриевич, мальчик, — хмыкнул врач. — И всё же, что тебе нравится?
Я надулся, изображая
— Мне в июне будет девять лет. Вот тогда и спрашивайте!
— Конечно, ты станешь очень взрослым, — рассмеялся врач.
Фыркнув, отмахнулся от мужчины.
— Нет, я осваиваю фабрикатор. И через год смогу сказать, нравится ли мне то, чем занимались предки.
Он на пару секунд замолчал, о чём-то думая, и неожиданно спросил:
— В армию не хочешь? Там такие серьёзные юноши, как ты, нужны.
Я пожевал губу. На самом деле, думал над этим. Слишком скучно жить в нашем сонном городке. Но сменить его на такое же сонное сидение, только где-нибудь в гарнизоне, подчиняясь неизвестно кому? Наверное, единственное, что бы хотелось, это путешествовать, посмотреть новый для меня мир. А армия…
— Пламя. Я боюсь открытого огня, — вырвалась у меня признание.
— Мы поможем с проблемой, — пожал плечами врач. — Не зря же ты оказался здесь?
— Надеюсь, — несмело улыбнулся я.
— Завтра приходи ко мне в кабинет, будем разбираться. Не буду мешать твоей тренировке. И Анна Павловна просила тебе напомнить, чтобы ты не забывал про учёбу, если так не хочешь ходить в школу. Библиотека к твоим услугам. Там есть учебники.
Врач встал с лавочки, похрустел шеей и, кивнув на прощание, удалился в здание корпуса. А я некоторое время ещё сидел, осмысляя беседу.
Тяжело. Не знаю, что можно говорить и, главное, как говорить. Играть ребёнка до конца? Так не выходит у меня, прокалываюсь. Радует, что моя внешность в восприятии окружающих более важна, чем то, что я говорю. Максимум, думают обычно: «Какой умный и серьёзный мальчик».
Да и не отказываю я себе подурачиться иногда, почему нет? Не так уж и плохо быть ребёнком.
Подойдя к спортивным снарядам, снял больничную рубашку и начал разминку, скептически посматривая на турник. Высокий он, забраться будет проблемно…
Больше сегодня меня никто разговорами не беспокоил. Я спокойно потренировался, а после отправился грызть гранит науки до самого вечера. Может, у них стратегия такая, чтобы я активнее выплёскивал всё, что есть на душе, измученный недостатком общения? Зря, не думаю, что подобное поможет.
Тем не менее, на следующий день я сидел в удобном кресле напротив врача. Посмотрев на меня хмурым взглядом, он протянул таблетку и стакан с водой.
— Выпей. Это успокоительное.
Подозрительно посмотрев на таблетку, я, всё же, закинул химию в рот и запил водой из протянутого стакана. Сергей удовлетворённо кивнул и объяснил:
— Поскольку мы знаем, что вызвало твою фобию, сразу будем работать над снижением паники. Сейчас я включу музыку, попробуй сосредоточиться
Я кивнул, ощущая, как наплывает сонливость и покой, даруемый лекарством. Заиграла музыка, и пальцы пробежались по подлокотнику кресла, отбивая ритм.
Тук-тук-тук.
Так прошла минута, а потом в руке доктора появилась зажигалка, и комнату озарил свет небольшого огонька. Сильнее застучало сердце, задрожали конечности, стала подкрадываться паника. Но лекарство действительно помогло, я смог сосредоточиться на ритме.
Тук-тук-тук.
Попробовал закрыть глаза, но вышло ещё хуже. То, что не вижу огонь, лишь усилило тревогу. Тем не менее, несколько минут я высидел, пока огонёк не погас.
— Отдохни и продолжим, — кивнул врач.
Через час я вышел из кабинета весь в поту, на подрагивающих ногах. И в таком виде направился в свою палату, где включил воду и завалился в медленно наполняющуюся ванную.
Тук-тук-тук — на автомате пробежались по бортику пальцы, отбивая ритм.
Только спустя десять минут горячей ванны я ощутил, как немного отпускает напряжение. Я думал, что будут какие-то разговоры, выяснение истоков проблемы. Вместо этого, меня вот так сразу кинули в океан паники…
После обеда опять пришёл на сеанс, хотя спал ночью плохо. Как и последующие две недели. Иногда мы всё время уделяли борьбе с фобией, в другие дни просто разговаривали: об истории, технологиях, обществе. Прошло аж шесть дней, когда я сумел отсидеть сеанс с огнём без успокоительных, и только тогда раздался давно ожидаемый вопрос:
— За что тебе стыдно, Гор?
— Парализатор. Если бы я знал, ничего бы не случилось, — вылетел у меня давно заготовленный ответ.
— Ты бы не защищал свой дом? — поднял бровь психиатр.
— Не таким способом, я бы побежал за помощью!
Он задумчиво опёрся подбородком на ладонь, негромко поинтересовавшись:
— Значит, ты мстил?
— Ещё страх, — передёрнул плечами я, вспоминая бой. — Был уверен, что не смогу убежать: там открытая площадка от мастерской до калитки. Хотел забрать с собой хоть кого-нибудь из ублюдков…
Он прищурился, резко выстрелив следующим вопросом:
— Снятся убитые?
— Несколько раз, — поморщился я.
— Что чувствуешь в этот момент или когда просыпаешься?
— Стыд и жалость.
Врач откинулся на спинку кресла и, вытянув сплетённые ладони, хрустнул пальцами. Десяток секунд помолчал и, так же мягко, как и раньше, сказал:
— Закончили на сегодня, Гор, можешь быть свободен.
Больше он к этой теме не возвращался. Мы работали над огнебоязнью, на мой взгляд, делая успехи. Я уверенно нагонял школьную программу и как-то привык к тишине и покою медицинского учреждения. Кормят вкусно, не трогают, ничего не запрещают, не лезут со своими ожиданиями и проблемами. Что ещё надо для счастья?