Геном (Сборник)
Шрифт:
Мир исчез. Умер в короткой ослепительной вспышке – и родился вновь.
Алекс стал кораблем.
Он потянулся – всем своим дисковидным телом, качнулся на опорах. Почувствовал биение глюонового реактора корабля. Включил сенсоры и вобрал в себя пространство над космопортом. Только что приземлившиеся «Манты», входящий в стратосферу «Кайман», острые иглы флаеров, порхающих над городом, за пределами запретной зоны…
Но это еще не было полным слиянием.
Где-то рядом, уже почти переплетаясь с его сознанием, жил корабль. Уступивший ему свое
Один на один с радужной дымкой.
– Коснись меня…
Цветной туман, подсвеченные солнцем облака, роящиеся искры…
– Будь мной…
Радуга вздрогнула и рассыпалась огненным дождем.
Они слились.
Космические корабли не являются полноценной личностью. Так же как суперкомпьютеры, автоматические заводы, океанские корабли и прочие полуживые создания. Людям не нужны конкуренты. Некоторые считают, что искусственный разум кораблей остановлен на уровне собаки, другие приводят в пример крыс. Впрочем, неизвестно, что является большим комплиментом.
Вот только сейчас это было не важно.
Теперь они стали единым целым – человек, со всей его памятью, опытом, навыками, и корабль – набор специализированных программ, соединенных общей морально-этической матрицей. Корабль мог грустить, мог радоваться, ему были знакомы страх и неприязнь, симпатия и отвращение. Да… да. Наверное, на уровне собаки или крысы, свиньи или кошки. Те, кто никогда не испытывал слияния, могли соревноваться в остроумии до бесконечности.
Алекс знал простую тайну. У любого корабля была душа.
И лишь тот, кто становился капитаном, постигал эту душу до конца.
– Я не обижу тебя…
Корабль не мог ответить. Словами отвечали лишь сервисные программы: искусные, натренированные, способные поддержать беседу – и абсолютно безмозглые.
Для того, что составляло душу корабля, было доступно лишь бессловесное общение в краткий миг единения с капитаном.
– Я люблю тебя…
Корабль не имел ни внешности, ни возраста, ни пола, ни голоса.
Только радужная паутина эмоций, навечно застывшая на грани осознания себя.
Любить корабль было смешнее, чем заниматься сексом с животным. Официально никто и никогда не употреблял слово «любовь», описывая отношения капитана и корабля. Говорилось «эмпатия», говорилось «эмоциональный контакт».
Неофициальную правду знали все.
В этом была и притягательная сила, и едкая горечь капитанской должности. Покинуть свой корабль – все равно что бросить любимую. Да, отношения могли ослабнуть, могла стереться их яркость. Капитан мог пожелать покинуть корабль, так же, как корабль мог не принять капитана. Были такие, кто менял корабли с легкостью Дон Жуана. Были и корабли, не принимающие никого, не идущие на «эмоциональный контакт».
И все-таки быть капитаном – это значило слишком многое. Рано или поздно понимание настигало любого, кто командовал «контакт», откинувшись в капитанском ложементе.
Сейчас
Радужная паутина коснулась его – робко, трепетно, осторожно…
Алекс ждал, столь же бесплотный сейчас, распростертый в черной пустоте, открытый настежь.
– Полюби меня…
И теплая радуга омыла его.
Глава 3
Ноги слегка дрожали. Алекс поднялся с ложемента, мягко подтолкнувшего его в спину – так, как нравилось Алексу.
Все изменилось.
Мир обрел смысл. Единственный и неповторимый.
Интересно, неужели те, кто любит людей, способны испытывать что-то подобное?
Вряд ли.
– Спасибо… – прошептал он.
Теперь это был его корабль. Он мог взлететь с другим пилотом, мог подчиниться командам диспетчера космопорта или военного патруля.
Но лишь если Алекс не прикажет обратного.
Хотя слово «приказ» тут не годилось. Не приказ и не просьба. Желание, быть может…
– Я вернусь завтра утром, – сказал Алекс. – Приготовь каюту. И еще две… нет, три, на всякий случай.
– Каюты расконсервированы, – сообщила сервисная служба.
– Хорошо. До завтра.
На этот раз ответа не было. Слова Алекса адресовались тому, что не умело говорить.
– Суси, господин?
Официантка остановилась возле Алекса. Прозрачная тележка-аквариум парила у ее плеча. Алекс чуть приподнялся, разглядывая емкость.
– Да.
– Традиционный или поджаренный?
– Жареный. – Алекс не стал уточнять, что это не любовь к местной кулинарии, а вколоченная в пилотской школе привычка подвергать хотя бы минимальной термальной обработке любой неземной белок. – Большую порцию… из правого нижнего угла, прямо со дна.
– У дна криль уже уснул, – смутилась девушка. Подняла стеклянный черпак-сито. Тележка услужливо опустилась, выдвинула панели с формами, прессом, печью. – Я могу сделать несколько проходов по поверхности…
– Нет, нет. Именно со дна, – уточнил Алекс, глядя на мерцающие радужные точки в аквариуме. – Когда криль слегка засыпает, вкус становится острее. И двойные специи.
– Хорошо. – Официантке явно понравился заказ. Алекс смотрел, как она щедро вычерпывает со дна аквариума полуживой криль, ловко вываливает в форму, замешивает с семью положенными специями, сдавливает массу маленьким ручным прессом, ловко нарезает на полоски и кидает на раскаленную каменную пластину.
– Только до конца не прожаривайте, – торопливо уточнил Алекс. – Чуть-чуть, чтобы начал похрустывать хитин.
Через минуту на его тарелке уже лежала порция суси. Изумительного, свежего, исходящего горячим ароматным паром. Как ни поразительно, но океаны на Ртутном Донце оставались практически незагрязненными, и морская пища была натуральной. Алекс не спорил с тем, что синтетический белок куда дешевле, полезнее и безопаснее природного. Но одной из традиций пилотов было подчеркнутое предпочтение натуральной пище.