Генри и Эллен

Нигро Дон

ГЕНРИ. Да, помню, но я думал, что возбуждающим ты находила меня.

ЭЛЛЕН. Нет, пустой театр.

ГЕНРИ. Ох!

ЭЛЛЕН. Нет, но, разумеется, именно с тобой. Я не стала бы этим заниматься с ночным сторожем.

ГЕНРИ. Рад это слышать.

ЭЛЛЕН. Я помню, как еще ребенком одним поздним вечером меня привели за кулисы мои родители. Думаю, кто-то что-то забыл в гримерной, мне стало скучно…

ГЕНРИ. Не в последний раз.

ЭЛЛЕН. И не в первый, если на то пошло, но мне стало скучно, и я вышла на пустую сцену темного театра, такого же, как этот, стояла, глядя в темноту, и чувствовала, что попала в самый центр вселенной, в самую середину лабиринта в мозгу Создателя, откуда, глядя в темноту,

можно увидеть вращающиеся галактики, такие красивые, далекие и холодные, и волосы на загривке… А что такое волосы на загривке? Никогда не понимала и не пойму, что это такое. Но ты, конечно, знаешь, и не говори мне, что нет. Ты всегда все знаешь. Как же ты на самом деле умеешь раздражать, Генри.

ГЕНРИ. Не все.

ЭЛЛЕН. Все, что нужно знать. Это ужасно раздражает. Но, в любом случае, я покрылась мурашками, холод пустых пространств всегда сокрушает меня, это чувство таинственности и завершенности, и впервые в моей жизни мне не захотелось пойти куда-то еще, делать что-то еще. Внезапно и неожиданно я нашла свое место в жизни. Разумеется, со временем ко многому я привыкла, меня начало мутить от того, что приходилось делать, от ужасных людей, с которыми я сталкивалась, нынешняя труппа исключение, и постепенно я забыла об этом чувстве. Театр становился для меня все более обыденным к тому времени, когда мне исполнилось восемнадцать, и оставался таким долгое время, пока я не встретила тебя, Генри. Несмотря на то, что иной раз ты совершенно невыносим и буквально выталкиваешь за грань, после которой безумие, ты знаешь, Генри… Я просто забыла, что собиралась сказать. Это один из моих великих талантов, отвратительная память. Многие не понимают, какое преимущество она дает актрисе, позволяя сразу забывать все неудачи, которые иначе могут стать неподъемной ношей. Если бы я их все помнила, творческие и личные, особенно личные, я думаю… Но в любом случае, Генри, почему ты так много говоришь?

ГЕНРИ. И о чем я, по-твоему, говорил?

ЭЛЛЕН. Надеюсь, о еде. Я умираю с голоду, а на улице снег валит так, словно наступил конец света. Нам действительно надо идти.

ГЕНРИ. Я думал о том дне, когда впервые увидел тебя. Я пришел, чтобы предложить тебе сыграть Офелию. И на мгновение, треща о волосах на загривке, ты вдруг стала той самой, какой я увидел тебя тогда, двадцать лет тому назад. Разумеется, ты не помнишь.

ЭЛЛЕН. Нет, помню. Память у меня избирательная, старческого маразма еще нет. Думаю, я собиралась испечь хлеб… наверняка это был короткий период моего увлечения домашним хозяйством, потому что хлеб я не ем. Может, хотела испечь его для детей. Но в любом случае… Генри, куда ты пошел?

ГЕНРИ (идет вглубь сцены, что-то ищет). Мне показалось, я что-то услышал. Наверное, опять чертовы крысы. Продолжай. Я слушаю. У тебя был период увлечения домашним хозяйством, ты пекла хлеб. (Исчезает в тенях).

ЭЛЛЕН (пока говорит, снимает пальто, закатывает рукава, повязывает голову платком, находит большую миску и начинает месить очень большой ком теста. И при этом молодеет). Да, для детей. Думаю, тогда у меня были дети. Да, разумеется, были. Я жила в том милом небольшом домике с пьяницей-служанкой. Как же ее звали? Друзилла? Прунелла? Генри, на самом деле та встреча не была у нас первой. Думаю, за несколько лет до этого мы где-то играли вместе, хотя помню я это смутно, очень смутно, но в любом случае…

Картина 2

(Теперь это молодая Эллен, ведущая отчаянную борьбу с тестом).

ЭЛЛЕН. Святой Боже, какая же это возня, детки. Мы абсолютно уверены, что без хлеба нам никак не обойтись? Может, мы ограничимся яблоками? Не понимаю, чего вам вообще захотелось хлеба? Я хочу сказать, ну что в нем хорошего? Тедди? Эди? Вы здесь? (Из глубины сцены появляется ГЕНРИ. Он на двадцать лет моложе, одет элегантно, с тростью, в шляпе, в некотором недоумении смотрит на нее). Конечно же, их нет, Эллен, они поехали к бабушке, с чего ты решила, что они здесь, глупая девочка? Ну какая же ты глупая.

ГЕНРИ. Миссис Терри?

ЭЛЛЕН (вздрагивает). А-а-а-а-а! (Едва не роняет тесто на пол, подхватывает в последний момент). Ой, привет!

ГЕНРИ. Я позволил себе войти без приглашения. Никого не было, дверь я нашел распахнутой…

ЭЛЛЕН. Все нормально. Служанка, вероятно, по выпить и забыла закрыть за собой дверь. Это у нас обычное дело. Мне все говорят, что я должна ее выгнать, потому что она глупа, как пробка, и мне приходится все за ней переделывать, а еще она постоянно икает. Но я не знаю, что с ней будет, если я ее выгоню, а теперь у меня серьезные подозрения, что дворецкий из соседнего дома обрюхатил ее. Но вас, разумеется, все это совершенно не волнует, так?

ГЕНРИ. В общем-то, да, я…

ЭЛЛЕН. Я знаю, кто вы. И очень рада увидеть вас вновь. С удовольствием пожала бы вам руку, но мои в тесте. Я понимаю, выгляжу я так, словно пытаюсь укротить дикого зверя, но на самом деле хочу спечь хлеб. Не выглядит это как каравай, правда?

ГЕНРИ. Да, сходства не просматривается.

ЭЛЛЕН. Не желаете присесть?

ГЕНРИ. Надеюсь, вы меня извините, миссис Терри, но я… э… пришел с собакой.

ЭЛЛЕН. С собакой?

ГЕНРИ. Да. Видите ли, сейчас в моих комнатах прибираются, и женщина, которая это делает, по какой-то необъяснимой причине до смерти боится моей собаки, хотя, уверяю вас, она совершенно безобидная, и кричит как резаная на каком-то восточноевропейском языке, совершенно мне незнакомом, это я про женщину, когда собака находится поблизости, вот мне и пришлось в последний момент, чтобы не опоздать на нашу встречу и не создавать у соседей впечатления, что я убиваю бедную иммигрантку, взять несчастное существо с собой и привести сюда. Собаку.

ЭЛЛЕН. Я не вижу собаку.

ГЕНРИ. Я оставил песика в прихожей. Надеюсь, вы не против?

ЭЛЛЕН. Я рада присутствию собаки в моей прихожей, как и вашему приходу.

ГЕНРИ. Вы очень добры.

ЭЛЛЕН. Я люблю собак. Раньше у меня был осел. (Пауза). Хотите чаю?

ГЕНРИ. Нет, благодарю.

ЭЛЛЕН. Я бы предложила вам хлеба, но, боюсь, он еще не готов. И мне кажется, с тестом что-то не так.

ГЕНРИ. Миссис Терри, я слышал о вас нечто экстраординарное. От нескольких человек.

ЭЛЛЕН (с легкой тревогой). Да?

ГЕНРИ. Я про вашу игру на сцене, разумеется.

ЭЛЛЕН. Это хорошо.

ГЕНРИ. Должен признаться, сам я вас на сцене не видел, но люди, чьим мнением я весьма дорожу, говорили мне, что вы стали вполне достойной актрисой.

ЭЛЛЕН. Как мило. Вы так не думали, когда мы в последний раз работали вместе.

ГЕНРИ. А мы работали вместе?

ЭЛЛЕН. Некоторое время тому назад.

ГЕНРИ. Да, вроде бы, да. Но я плохо помню.

ЭЛЛЕН. Вероятно, я не произвела должного впечатления.

ГЕНРИ. Видите ли, я лишь хотел сказать…

(За сценой воет собака, отчаянно и безнадежно, прямо-таки собака Баскервилей, только раз, но громко и продолжительно, не позволяя этот вой игнорировать. ГЕНРИ передергивает. ЭЛЛЕН улыбается).

ЭЛЛЕН. Все нормально. Должна признаться, если честно, вы тоже не произвели на меня особого впечатления. Я про вашу игру, разумеется.

(Пауза).