Генри и Катон
Шрифт:
— Сомневаюсь, отец. Совсем вас разум оставил. На что мы станем жить? Ваш богатый друг обеспечит нас, тот, который хочет избавиться от всех своих денег?
— Мы могли бы работать. Я — преподавать. Я содержал бы тебя, пока не получишь какую-нибудь профессию. Ты умен, есть масса разных профессий, которые ты в силах освоить…
— Ваш богатый друг поможет нам?
— Вероятно. Но мы должны сами позаботиться о себе, Джо. Мы сможем, вдвоем, почему нет? Я не буду тебе обузой, не буду висеть у тебя над душой, ты будешь
— Вы слишком не от мира сего, отец. Чего вы действительно хотите? Чтобы мы стали любовниками?
Джо взял руку Катона, лежавшую у него на колене, сжал ее и отпустил. Катон откинулся назад. Поднял глаза, секунду его взгляд блуждал по горящему лицу напротив. Мысленно и зрительно очертил контур шестиугольных очков. Карие глаза смотрели с улыбкой, настороженностью, нежностью. Катон почувствовал себя странно спокойным, будучи спрошен в конце концов так откровенно и прямо.
— Не знаю, — ответил он, — Вряд ли.
— Тогда о чем мы тут с вами толкуем, отец, дорогой?
Внезапно дверь распахнулась, пламя свечей метнулось, и одна из них погасла. Стул Джо резко отъехал назад, Катон испуганно охнул. Он увидел зияющую тьму распахнутой двери и рядом с ней высокую, бледно светящуюся фигуру. На миг видение показалось ему грозным ангелом. Потом в неверном свете единственной свечи он узнал свою сестру.
— Колетта!
— Привет! — сказала Колетта, на которой был длинный серебристого цвета макинтош. Она повернулась к Джо. — Привет, Красавчик Джо!
— Привет, красотка.
Джо стоял возле своего стула, за спиной горела свеча. Он приподнял и со стуком опустил стул, словно прищелкнул каблуками.
— Колетта, что, черт возьми, ты делаешь здесь в такое позднее время?
— Еще не очень поздно. Я остановилась у тети Пат. Ну и холодище у вас тут. Почему сидите в темноте? Я не могла найти выключатель внизу.
— Электричество отключили. Зачем явилась?
— Не злись. Я почувствовала себя такой счастливой, что решила зайти навестить тебя.
— Джо, не зажжешь ли вторую свечу, — сказал Катон, — Закрой дверь, Колетта, пожалуйста… А то так… — Он не находил подходящее слово.
В пляшущем свете свечи, которую Джо зажег от другой, горевшей, Катон оглядывал сестру, и она казалась невероятно высокой — небесное существо, излучающее какую-то чистую радость. Она сказала, что счастлива, и это почему-то вызвало у Катона грусть. Значит, он тогда проклят? Мысленная взаимосвязь. Он всмотрелся пристальней. Колетта улыбалась и пожимала плечами под серебристым плащом.
— Тетя Пат интересуется, не придешь ли завтра к ланчу.
Катон очень странно чувствовал себя. Когда Колетта вошла в комнату, он хотел было встать, но ноги ниже колен потяжелели и похолодели, словно на них наложили гипс. А выше колен будто вовсе отсутствовали. Что с ним? Такое
— Твой друг тоже может прийти, если желает.
— Куда прийти? — спросил Катон.
— К ланчу у тети Пат завтра. Катон, ты хорошо себя чувствуешь?
— Боюсь, ланч завтра у тети Пат совершенно исключен, — сказал Катон, — Но все равно поблагодари ее. Прости, я, должно быть, слегка… перепил, или это грипп. Тебе лучше сейчас уйти, Колетта. Приходи днем. В темноте все так невероятно… сложно.
С огромным усилием он водрузил нижнюю часть ноги на кровать. Сидеть в таком положении было трудно, пришлось лечь на спину. Во всяком случае он успокоил себя, что это то, что нужно, поскольку теперь мог видеть только потолок, свет с зеленым оттенком, пересеченный черными расселинами трещин, внезапно начинавший дикую пляску, когда дверь комнаты открывалась и закрывалась.
Катон услышал голос Красавчика Джо:
— Вы говорите, что любите меня, отец, но вы же не позволите подступиться к вашей драгоценной сестре!
— Джо, — пробормотал Катон, — ты что-то подсыпал в вино?
— Почему мы не можем пойти на тот ланч? Я хотел пойти.
— Ты что-нибудь подсыпал в вино?
— Ну, самый чуток… не столько, чтобы отключиться по-серьезному… я подумал, вам будет легче и приятней.
— Очень необычное ощущение. Не неприятное. Просто… необычное.
Он услышал, как Джо снова заговорил, его голос звучал гулко, как в огромной трубе:
— Лучше бы эта чертова сука не приходила.
Катон закрыл глаза. В тот же миг клетчатая, как шахматная доска, мясорубка логики обрушилась на него, и ее квадраты были сотней окон, в каждом из которых он увидел своего отца в кардинальском облачении, смеющегося, смеющегося. Звонили колокола, радостные колокола, свадебные колокола.
— Мама, — сказал Генри, — позволь представить тебе мою невесту, Стефани Уайтхаус. Стефани, это моя мать.
— Оченьрада познакомиться, — сказала Герда.
— Так любезно с вашей стороны пригласить меня, — ответила Стефани.
Генри был изумлен и приятно поражен переменой, произошедшей в матери, ее, как ему казалось, реалистичным подходом к случившемуся. Она как будто приняла без дальнейших жалоб его планы относительно поместья. Они даже мирно поспорили о будущем Роды. Конечно, думал Генри, теперь, когда основная идея принята, можно чисто по-человечески пойти на всякие уступки. Как правильно он сделал, что объявил о своем намерении прямо и решительно, а не постепенно и оправдываясь. Теперь, после первого потрясения, они будут благодарны за малейшую уступку, которую он может позволить себе позже. Они осознают, как он великодушен. Хотя какое все-таки безумие это все.