География одиночного выстрела
Шрифт:
– Теперь поехали, – сказал комсомолец и полез на свое место за штурвалом.
Остался позади вытоптанный в снегу круг, остались поломанные сани, брезентовый мешок с банкой пряной свинины и два оленьих кожуха. А аэросани разгонялись, и, не зная, куда они теперь едут, поглядывал Павел на лицо комсомольца и хотел спросить его, но, понимая, что и Цыбульнику сейчас тяжело, молчал. Чего его спрашивать – раз куда-то едет, значит, знает куда.
Аэросани остановились около входа в военный
Стащили ящик вниз, протянули его с передышками по серому коридору, потом, придерживая снизу, спустили по бетонным ступенькам и уже в главном помещении склада отдышались.
– И что потом? Их потом заберут отсюда? – спросил Павел, уже чувствуя, что устал за последнее время очень сильно и даже замерзшие руки дрожат.
– Может, и заберут… – ответил Цыбульник, водя лучом фонарика по левой стене, под которой стояли один на другом такие же ящики. – Давай его вон туда поставим, видишь, там только один в углу, – сказал он, показывая лучом место.
Поставили.
– А что потом? – как-то заторможенно спросил Павел.
Вместо ответа Цыбульник опустил пятно луча на стоявшие рядом ящики, и увидел Павел, что на каждом ящике неровными жирными буквами было написано: «ряд. Урузбеков Махмуд, ряд. Карачаров И. С…, серж. Голобородько В. И…»
Странное состояние, охватившее Павла, не позволило ему задавать новые вопросы, которые, конечно, сразу возникли и зависли напряженно в мыслях.
– Здесь могилы не выроешь… мерзлота… – проговорил Цыбульник и пошел к бетонной лестнице, по которой они сюда спустились.
Вернувшись в кабину, он посидел молча за штурвалом, потом нажал синюю кнопку, и пропеллер зашумел, набирая обороты.
– Главное, чтобы до города горючего хватило, – сказал Цыбульник, наблюдая за возникшим движением стрелок на приборах.
– А на аэродром? – спросил Добрынин. – У меня там вещи…
– Аэродром, – повторил комсомолец. – Ладно. Аэросани набирали скорость.
Павел закрыл глаза, заболевшие то ли из-за усталости, то ли из-за сплошной белизны окружающего мира.
– О! А это что? – пробурчал довольно громко комсомолец, и Добрынин почувствовал, как снижается скорость аэросаней.
Когда машина остановилась, Павел открыл глаза и проследил за направлением взгляда Цыбульника.
Совсем рядом, метрах в пяти от аэросаней, что-то острое торчало из снега.
Цыбульник вышел из кабины. За ним следом вышел и Павел. Подошли.
Перед ними лежал скелет какого-то крупного животного.
Комсомолец, взявшись за ребра скелета, потянул его на себя, и тут Павел увидел вытащенную из снега морду коня Григория.
– Откуда это он здесь? – спросил сам
– Это мой конь, – проговорил Павел. – Подарок товарища Калинина…
– А-а-а, – протянул, кивая, комсомолец. – А смотри-ка, его не всего съели…
И он ткнул перчаткой на смерзшийся хвост и державшийся на какой-то жиле конский орган.
– Надо с собой взять… Кривицкий такие штуки любит, – проговорил спокойно Цыбульник, достал из кармана куртки нож и, перерезав жилу, взял орган и спрятал его в том же кармане вместе с ножом.
– А зачем он Кривицкому? – удивился народный контролер.
– Ну, из оленьих органов хороший холодец выходит, а кроме того строганину можно делать. Берешь его замерзшего за кончик, нож подставляешь, а другой рукой орган крутишь медленно, и получается такая длинная спиральная стружка. Очень вкусно, и готовить не надо.
– Что, сырым едят? – еще больше удивился Добрынин.
– Нуда, замороженным. Так вкуснее, – закончил объяснения комсомолец.
– Дай ножик! – вдруг попросил контролер.
– Зачем? – спросил Цыбульник, но рука его уже полезла в карман куртки.
– Летчик хотел на дверь дома подкову прибить… на счастье…
– А-а, ну я сам, мне удобнее, – комсомолец наклонился к скелету, вывернул на себя обглоданные кости ноги, поддел ножом подкову и, покряхтев, отодрал ее.
– Держи! – протянул он ее Добрынину.
Совсем скоро подъехали они к аэродромной избе, где пробыли недолго. Прибили на дверь подкову. Павел уложил свои принадлежности, включая книгу и два надкушенных сухаря, посмотрел грустно на все еще разложенные доминошки и направился к двери.
Цыбульник прихватил с собою «Тетрадь для записи радиограмм».
Снова загудел двигатель аэросаней. Деревянный дом наполнялся теперь холодом; жизнь из него ушла, и вернется ли она туда когда-нибудь – было неизвестно.
Синяя полярная ночь, подсвеченная многоцветными небесными волокнами, продолжалась, и летели по ней аэросани, в которых поеживался, бодрясь, комсомолец Цыбульник, время от времени посматривая на приборную доску, а на сидении рядом дремал народный контролер Павел Александрович Добрынин.
Глава 16
Первым делом Марк вышел на балкон своего гостиничного номера и тут же глубоко, полной грудью вздохнул – перед ним билось пенными судорогами Каспийское море. Влажный ветер, насыщенный солью, тепло касался лица.
«И это у них зима? – подумал, внутренне улыбаясь, Марк Иванов. – Да-а, ничего не скажешь!»
Тут же на балконе с внешней стороны окна висел термометр. Марк взглянул. Красный столбик крашеного спирта остановился на шестнадцати градусах тепла.