Геральт (сборник)
Шрифт:
– О! – сказала она. – Уже не больно! И дырки нет… Это чары?
– Угадала.
– Так ты чаровница?
– Опять угадала. Хоть, признаться, предпочитаю чародейку, а не чаровницу. Чтоб не ошибаться, можешь называть меня по имени. Трисс. Попросту Трисс. Пошли, Цири. Внизу ждет мой конь, в Каэр Морхен поедем вместе.
– Мне надо бежать, – покрутила головой Цири. – Нельзя прерывать бег, а то в мышцах образуется молоко. Геральт говорит…
– Геральт в замке?
Цири надулась, стиснула губы, глянула на чародейку из-под пепельной челки. Трисс снова рассмеялась.
– Хорошо. Не буду выспрашивать. Секрет –
Она протянула руку, но Цири помощь не понадобилась. Она заскочила в седло ловко, легко, почти не отталкиваясь от земли. Мерин дернулся, удивленный, затоптался на месте, но девочка, быстро ухватив поводья, успокоила его.
– Вижу, с конями ты управляешься.
– Я со всем управляюсь.
– Подвинься ближе к луке. – Трисс сунула ноги в стремена, схватилась за гриву. – Дай мне немного места. И не выбей мне глаза своим мечом.
Она тронула мерина пяткой, и они двинулись шагом по руслу ручья, пересекли очередной яр и взобрались на округлый холм. Оттуда уже виднелись прилепившиеся к каменным обрывам руины Каэр Морхена – частично разрушенная трапеция защитного вала, остатки башни и ворот, бочкообразный столб донжона.
Мерин фыркнул и дернул головой, переходя ров по остаткам моста. Трисс натянула поводья. На нее самое не действовали покрывающие дно рва истлевшие черепа и кости. Ей уже доводилось их видеть.
– Не люблю этого, – вдруг проговорила девочка. – Так быть не должно. Умерших надо предавать земле. Под курганом. Ведь верно?
– Верно, – спокойно подтвердила чародейка. – Я тоже так считаю. Но ведьмаки рассматривают это кладбище как… напоминание.
– Напоминание о чем?
– На Каэр Морхен, – Трисс направила коня к растрескавшимся аркам, – напали. Здесь разразилась кровавая битва, в которой погибли почти все ведьмаки. Уцелели только те, которых в тот момент не было в замке.
– Кто напал? И почему?
– Не знаю, Цири, – солгала она. – Это было страшно давно. Спроси ведьмаков.
– Спрашивала, – проворчала девочка. – Они не хотят говорить.
«Я их понимаю, – подумала чародейка. – Ребенку, которого муштруют, чтобы он стал ведьмаком, к тому же девочке, не говорят о таких вещах. Такому ребенку не рассказывают о бойнях и резне. Не ожесточают перспективой того, что и он может когда-либо услышать о себе слова, которые выкрикивали тогда валившие на Каэр Морхен фанатики. Мутант! Чудовище! Монстр! Богами проклятое, природе противное существо! Нет, – подумала она, – я не удивляюсь тому, что ведьмаки не рассказали тебе об этом, малышка Цири. И я тоже не расскажу. У меня, малышка Цири, еще больше причин молчать. Ведь я чародейка, а анонимный пасквиль, широко разошедшийся в списках «Монструм», который взбудоражил фанатиков и подтолкнул их на преступление, тоже, кажется, был делом рук какого-то чародея. Но я, малышка Цири, не признаю коллективной ответственности, не чувствую потребности в покаянии по случаю события, имевшего место за полстолетия до моего рождения. А скелеты, которым суждено быть вечным напоминанием, в конце концов истлеют, обратятся во прах, который развеет ветер, неустанно овевающий склоны, и будут забыты…»
– Они не хотят
Трисс быстро подняла голову, услышав изменения в голосе девочки. Моментально уловила магическую ауру, пульсирование и шум крови в висках. Напряглась, но не отозвалась ни словом, боясь прервать и нарушить происходящее.
– Обычный курган. – Голос Цири становился все более неестественным, каким-то металлическим, холодным и злым. – Горстка земли, которая зарастет крапивой. У смерти голубые и холодные глаза, а высота обелиска не имеет значения, не имеют значения и надписи, выбитые на нем. Кто может знать об этом лучше тебя, Трисс Меригольд, четырнадцатая с Холма?
Чародейка обомлела. Она видела, как руки девочки стискивают гриву коня.
– Ты умерла на Холме, Трисс Меригольд, – снова проговорил злой, чужой голос. – Зачем ты сюда приехала? Возвращайся, возвращайся немедленно, а этого ребенка, Дитя Старшей Крови, забери с собой, чтобы отдать его тем, кому он принадлежит. Сделай так, Четырнадцатая. Ибо, не сделав этого, ты умрешь еще раз. Придет день, и Холм вспомнит о тебе. Вспомнят о тебе братская могила и обелиск, на котором выбито твое имя.
Мерин громко заржал, затряс головой. Цири вдруг дернулась, задрожала.
– Что случилось? – спросила Трисс, пытаясь совладать с голосом.
Цири откашлялась, двумя руками поправила волосы, потерла лицо.
– Н-н… ничего… – неуверенно произнесла она. – Устала, поэтому… Поэтому уснула. Надо бежать…
Магическая аура развеялась. Трисс почувствовала, как накатила неожиданно волна холода. Попыталась убедить себя, что это эффект угасания защитного заклинания, хоть и знала, что все не так. Посмотрела вверх, на каменную громаду замка, таращившуюся на нее черными провалами развалившихся бойниц. По телу пробежала дрожь.
Конь зацокал копытами по плитам двора. Чародейка быстро соскочила с седла, подала руку Цири. Воспользовавшись соприкосновением ладоней, осторожно послала магический импульс. И поразилась. Потому что не почувствовала ничего. Никакой реакции, никакого ответа. И никакого сопротивления. В девочке, которая только что создала невероятно сильную ауру, не было даже намека на магию. Теперь это был обыкновенный, неряшливо подстриженный и скверно одетый ребенок.
Но минуту назад ребенок этот не был обыкновенным ребенком.
Трисс не успела обдумать странное явление. Она услышала скрежет окованных железом дверей, донесшийся из темного жерла коридора, зияющего за полуразрушенным порталом. Сбросила накидку, сняла лисью шапочку, быстрым движением головы рассыпала волосы, свою гордость и распознавательный знак – длинные, горящие золотом, пушистые локоны цвета свежего каштана.
Цири изумленно вздохнула. Трисс улыбнулась, радуясь эффекту. Прекрасные длинные пушистые волосы были редкостью, признаком положения, статуса, знаком свободной женщины, самой себе хозяйки. Знаком женщины необычной, ибо обычные девушки носили косы, обычные замужние женщины покрывали волосы чепчиками либо платками. Дамы знатные, включая и королев, завивали и укладывали волосы. Воительницы стриглись коротко. Только друидки и чародейки, да еще распутницы похвалялись естественными гривами, чтобы подчеркнуть независимость и свободу.