Герцоги налево, князья направо
Шрифт:
— Нет, ох нет! — вскрикнула она и сделала еще одну отчаянную попытку дотянуться до картины и таки уцепилась за уголок рамы. — Ой, погоди, что ты сказал?
— Я прощаюсь с секретными службами. И краду картину для тебя.
— Это правда?
— Да. И в настоящий момент я и крысиного хвоста не поставлю на то, что Грап — мой дядя, но ты поступила умно, сделав попытку сразить меня этим. Ты все, что имеет для меня смысл и значение, ты, неугомонная Старая Дева, только ты.
— Правда? — только и нашла что сказать Поппи, Которой показалось, что
До них вдруг донеслись звуки какого-то движения на лестнице.
— Быстрей! — скомандовал Николас. — Спрячемся за шторами.
Он снова пристроил картину на подставку. Поппи набросила на портрет красное шелковое покрывало, и они оба скрылись за шторами.
Поппи прижалась всем телом к Николасу и закрыла глаза — не потому, что ей стало страшно, а потому, что ей было так чудесно снова оказаться радом, вдыхать его мужской запах, опираться на его твердую грудь.
— Как ты считаешь, что мы должны сделать? — ноющим голосом задал вопрос, видимо, кто-то из слуг, громко топая башмаками по ступенькам.
— Не знаю, — отозвался другой голос. — Это прямо какой-то конец света. Вынесем картину отсюда и бросим куда-нибудь.
— Да, а проклятый гусь возьмет да и начнет ее клевать.
Поппи запрокинула голову и посмотрела Николасу в глаза, исполненные веселья. Она зажала рот ладонью, чтобы не рассмеяться вслух.
И тут взгляд его загадочных серых глаз, которые Поппи обожала, смягчился.
— Я люблю тебя, — тихо-тихо проговорил он.
Слуги тем временем ходили туда-сюда по коридору, обсуждая сложную проблему: как быть с портретом? То ли нести его в бальный зал прямо сейчас, то ли подождать и прийти за ним еще раз, когда все успокоится.
Поппи надеялась, что лакеи предпочтут второй вариант, и тогда они с Николасом заберут картину сами и благополучно удалятся. Догадается ли Николас, на что она рассчитывает?
Он наклонился и поцеловал ее. Быстрым поцелуем, который тем не менее сказал о многом. Николас понял ее. Он вообще понимал ее лучше, нежели кто бы то ни было. И когда Поппи ответила на его поцелуй, то дала этим понять, что и она понимает его лучше всех.
И они предназначены друг для друга.
— И я люблю тебя, — тоже очень тихо сказала Поппи.
Николас привлек ее к себе и надолго прижался губами к ее макушке.
Покой осенил ее душу, и сердце у Поппи забилось ровно.
Лакеи наконец решили оставить картину в алькове и вернуться в хаос бального зала.
Едва смолк звук шагов, Николас сжал локоть Поппи.
— Теперь давай поспешим, — прошептал он.
— Ты прав, надо поспешить, — отозвалась Поппи тоже шепотом.
Итак, им придется украсть картину вместе. Ни один из них не сказал об этом вслух, но те минуты, которые они провели вдвоем в укрытии, несомненно скрепили тот союз, который едва не был разрушен Николасом.
Он сознавал, что сейчас не время для выражения нежных чувств. Но любовь была с ними, большая, горячая и как бы родившаяся заново.
Но в эти минуты Николас не
Поппи уже подошла к лестнице для прислуги.
— Иди сюда, — негромко позвала она Николаса.
Они уже спустились на пять ступенек, когда услышали громкие голоса внизу: две служанки, будучи в состоянии полной истерики, требовали от кого-то, чтобы им немедленно выдали веники, и явно намеревались подняться по лестнице.
Справедливость их с Поппи миссии прибавила Николасу решимости, и он сказал:
— Мы просто вынесем картину через парадную дверь.
Поппи широко раскрыла глаза, в изумлении.
— Неужели у нас нет иного выхода?
Он поплотнее завернул картину в материю и ухватился за один из верхних углов рамы, Поппи поддерживала картину за нижний задний угол рамы.
Никто, кажется, не обратил внимания на их появление. Гуси и собаки служили поистине хорошим отвлечением. Сергей и Наташа растерянно топтались по залу, лица у обоих густо побагровели. Элинор и Беатрис нигде не было видно, а целая толпа народу все еще занималась поисками кольца. Головы наиболее рьяных искателей склонялись чуть ли не до полу. Оркестр продолжал играть вальс, но в танце кружилась всего одна пара — Эверсли и хорошенькая девушка. Поппи еще раньше видела их вместе.
Никто не встал на пути у Николаса и Поппи, когда они приблизились к выходу из бального зала. Дверь была распахнута настежь, и какая-то пожилая чета устремилась к ней, переговариваясь вынужденно громко из-за несмолкаемого гогота гусей. Николас предоставил супругам возможность выйти первыми, он и Поппи уже готовы были переступить порог следом за ними, как вдруг Николас ощутил то ли чей-то рывок, то ли толчок, пришедшийся по раме картины.
— Господи! — услышал он у себя за спиной вскрик Поппи. — Да отпусти же ты мое платье, Борис!
И тут Борис увидел Николаса. Радостно залаяв, пес подпрыгнул, обхватил передними лапами его ногу и явно не желал отцепляться.
— Это не собака, а стихийное бедствие, — произнес Николас, которому до двери оставалось фута три, не больше.
— Он в тебя влюбился, — не удержавшись от смеха, сказала Поппи. — Как злополучный гусак в Сергея.
— Очень смешно, — сухо отозвался Николас.
Ответом было полное молчание.
Он обернулся. Повернула голову на белой, стройной шейке и Поппи.
— Куда это вы направляетесь с нашей картиной? — задала вопрос графиня Ливен при полном молчании присутствующих.
— М-м, я… Я собиралась отвезти ее к себе домой, — ответила Поппи.
После этих слов поднялся общий невнятный говор. Но тут в распахнутую дверь бального зала прошествовала группа джентльменов, в их числе лорд Дерби и лорд Уайетт.
Испытываемое Поппи напряжение немного сдало свои позиции. Она очень обрадовалась появлению отца.
Лорд Дерби вдумчиво огляделся по сторонам.