Герои 1812 года
Шрифт:
Вновь прибывшие из дальних деревень с жадным интересом расспрашивали о сражениях, и павловские, не считая зазорным прибавлять (дабы воодушевить новичков, оправдывали невольную похвальбу), красочно расписывали подробности боев, упирая на то, что француз, оказывается, если его шугануть по-настоящему, бегает и еще как бегает; хвастались трофеями: кто саблей, кто каской, а кто поудачливее — и ружьецом.
В разгар общего веселья загудел колокол. Павловские знали, что набат — сигнал тревоги и немедленного сбора на площади. Пришлые же при первых ударах колокола (у страха глаза, известно, велики) рванулись, увлекая за собой и воинов отряда, в противоположную от площади сторону, под горку к речке Вохне, за которой виднелся спасительный лес, но тут на площадь вылетела конная кавалькада во главе с Куриным, вернувшимся из Покрова от князя Голицына.
Партизаны, узнав своего вожака, воспрянули духом и поторопились вернуться к месту сбора, за ними, смущаясь и с опаской посматривая на возбужденного скачкой и, как им показалось, грозного и гневного предводителя Вохни, повернули и новобранцы.
На въезде караульные успели сообщить Курину, по какому случаю ударили в набат — деревню Назарово занял сравнительно небольшой отряд фуражиров. Курин почтительно обратился к казачьему уряднику — какое будет его решение? Тот небрежно отозвался:
— А что решение? Ударим и сметем.
Тут же, однако, выяснилось, что урядник имеет в виду не стремительную кавалерийскую атаку (маловато сил — двадцать покровских казаков), а общий навал. Так и пошли толпой, пешие и конные, благо лесная дорога позволяла подойти скрытно. Самоуверенность воинского начальника смутила Курина, он никаких дополнительных распоряжений не отдал, в итоге простой замысел по простой же причине сорвался. Новички, увидев издали неприятеля, подняли гвалт и побежали к деревне, треснуло с нашей стороны несколько выстрелов ружейных, явно безопасных и бесполезных на таком расстоянии, казаки заторопились было развернуться в атакующую цепь, и всей этой преждевременной суеты было достаточно для того, чтобы французы оценили обстановку, развернули лошадей и ускакали.
Урядник, понимая бессмысленность преследования, остановил казаков, однако новички, воодушевленные видом убегающего неприятеля, припустили пуще прежнего, сверкая лаптями и выкрикивая угрозы. В трофеи досталось несколько брошенных повозок с зерном и десять лошадей.
Возвращались вновь испеченные партизаны в необычайно приподнятом и воинственном настроении. У Курина потеплело на душе, ибо понимал, что не воинская выучка, которой нет и приобрести которую за несколько дней невозможно, а именно самоотверженность и смелость безоглядная — их главное преимущество над врагом.
Этим же вечером в штабе французов в Богородске разговор шел о неприятной обстановке в Вохненской волости. Когда упомянули о самонадеянном плане генерала Мильо — подчинить округу, опираясь на местную агентуру (это Федька-то Толстосумов — агентура!), маршал Ней помрачнел, пробормотал что-то вроде «болван» или «бонвиан» и переменил тему. Да, Вохня или как ее там — неприятная заноза, да ведь свет клином на одной деревне не сошелся. Их первоочередная задача — собрать возможно больше продовольствия и фуража, благополучно переправляя обозы в Москву, блокированную ополченцами, казаками и этими неистовыми мужицкими ордами. И суть не в приказе императора, коему верный маршал Ней готов следовать неукоснительно. Опытный военачальник понимал, что ввиду надвигающейся зимы — вдруг да придется превратить Москву в зимние квартиры? — речь идет о жизни и смерти «великой армии».
Среди офицеров распространился слух о том, как интендант Лессепс пожаловался: «У меня нет ни хлеба, ни муки и еще менее куриц и баранов». На что Наполеон вроде бы ответил: «Чем меньше хлеба, тем больше славы». Афоризм интересный, но Ней отлично понимал, что остроумие — слабое подспорье голодному желудку. Даже его закаленные в сражениях воины заметно теряют боевой дух, чему немало самых последних и печальных свидетельств. Та же Вохня или как ее там, черт побери… Изрубили, как новобранцев, боевой фуражирский отряд, придется, как только отправим некоторое количество обозов, проучить все же эту русско-мужицкую гверилью.
Однако и партизаны хорошо понимали, что обозы с продовольствием — то же оружие. Что и подтвердили события, разыгравшиеся 29 сентября в деревне Трубицыно. Конники Стулова, что несли дозор в окрестностях Павлова, сообщили: в Трубицыно остановился на короткий отдых отряд французов. Богатую добычу захватили мародеры: рогатый скот и отару овец, повозки набиты продовольствием. Французов — конных и пеших — человек сто или немного больше.
К этому времени в партизанском отряде образовалось нечто вроде самодеятельного штаба — Курин, Стулов, Чушкин, Иван Карпов откуда-то из-под Владимира, служивший у Щепетильникова по найму — ему Герасим доверил организовать караульную службу, — Федор Толстосумов и некоторые другие, выделявшиеся организаторскими способностями и сметкой. Они-то и обсуждали в волостной избе полученные от дозорных сведения.
Отряд фуражиров, судя по всему, сегодня не угрожал непосредственно волостному селу. Отягощенные добычей, они торопились добраться засветло без приключений в Богородск.
— Костры не разводят, задали лошадям корму и скоро, пожалуй, снимутся далее, — доносили дозорные.
Курин спросил: как быть? Пропустить? Не ввязываться в сражение? Отряд сильный, неприятель обозлен неудачами, будут сражаться крепко — без кровопролития не обойтись. «Военный совет» высказался едино душно: нападать. Где бы супостат ни появился — везде земля наша, и ему на ней не место — к такому пришли согласному мнению.
Подробности предстоящего дела обсуждать было особенно некогда, следовало успеть напасть, пока неприятель не выстроился в боевую походную колонну, поэтому Курин поставил лишь одно, но строгое условие: соблюдать скрытность и тишину при подходе и ударить только по команде.
Вышло по задуманному: французы, вновь захваченные врасплох умелыми действиями Курина, сопротивлялись отчаянно, и все же не выстояли перед мощным натиском, побежали. В документальном отчете об итогах боя в Трубицыне сказано так: «Сражение было сильное, и неприятель, видя несоразмерность сил своих… ретировался и преследуемый был несколько верст… Возвратили скот, нам в добычу досталось 16 лошадей, 8 повозок, наполненных хлебом. Неприятелей убито 15 чел., с нашей стороны ранено 4 чел., а убитых не имелось».
Среди раненых оказался и Федька Толстосумов. Рана легкая, шальная пуля продырявила оттопыренное ухо, и Федька ярился и страдал не столько из-за боли, сколько из-за того, что ему попортили вид. Как теперь показаться на глаза девушкам, которых он почти уверил, будто от пуль и пик заворожен?.. Над ним хлопотал дед Антип, перевязывая голову чистой тряпицей, а Федька ругался безбожно и все допытывался:
— Дед Антип, как думаешь, ухо-то приживется, не отомрет?
— Даст бог, приживется, — добродушно успокаивал его Антип, — да рази в ухе краса-то?