Герои Малахова кургана

Лагерь зуавов. – Накануне битвы. – Мародеры. – Севастополь. – Вина вдоволь. – Букет роз. – Жан Сорви-голова и сержант. – Оскорбление и самоуправство. – Удар… уткой.

– Стой! Ружья в козлы! Вольно!

Короткий отрывистый звук трубы последовал за этой звучной командой

Две тысячи зуавов, идущих сомкнутыми колоннами, останавливаются вдруг, как один человек. Ряды расстраиваются. Всюду мелькают широкие сборчатые шальвары и белые гетры.

Потом лязг металла – и штыки отомкнуты.

Слышны веселые голоса. Переход окончен, впрочем, очень короткий, едва в пятнадцать километров.

Два часа пополудни.

Только накануне зуавы высадились на берег Крыма, счастливые, что оставляют корабль и могут снова начать свою полную приключений жизнь.

В один миг – мешки на земле, огромные, гигантские мешки, в которых зуавы хранят всякую всячину: свое хозяйство, провизию Промежутки между палатками размечены, палатки развернуты, поставлены, натянуты, укреплены.

В короткое время готов целый городок палаток.

Вполне естественно, что интендантство запоздало. Продовольствия нет. Ротные командиры толпятся около полковника, который поджимает плечами и говорит:

– Эти лентяи не торопятся! Завтра, господа, деремся. Это верно. Необходимо сэкономить резервные запасы… во что бы то ни стало… постарайтесь, чтобы они уцелели до последней крайности! Сегодня… сегодня же… пусть люди отдохнут! Дайте свободу людям! – добавляет он со снисходительной улыбкой.

Завтра битва! Сегодня гульба! – Эти две новости облетели весь лагерь и обрадовали всех.

Солдаты группируются повзводно.

Начальник взводя или кашевар должны заботиться о желудках.

Он обязан выполнить невозможное и накормить голодных, которым не хватило продовольствия.

Впрочем, это случается часто и составляет тайну мародеров.

В это время солдаты каждого взвода не теряют временя; одни собирают камни, роют ямы, устраивают костры, ломают ветки деревьев, которые дымят, искрятся и загораются. Другие бегут к реке, чтобы заполнить котелки водой, или осаждают тележку маркитантки, тетки Буффарик, и покупают у нее разные закуски. Некоторые отправляются на поиски. Трубач трубит, призывая к еде, заканчивает жалобной нотой и говорит с комической покорностью:

– У меня нет супа… Горькая судьба!

– Ну-ка, Жан, молодчина! Не заставишь же ты нас смотреть да облизываться…

– Надеемся на тебя!

– У меня в брюхе играют зорю!

– Достань нам поесть, Жан! Достань, или ты не наш молодчина Жан Сорви-голова?

Человек, которого так единодушно называют Сорви-головой, – великолепный солдат 23 лет, стройный, немного выше среднего роста, пылкий, как порох, мускулистый, как боец. Узкий в бедрах, широченнейший в плечах, с высокой грудью, он высоко держит свою красивую голову, на затылке которой каким-то чудесным способом прикреплена его красная феска с голубой кистью.

Красивый молодец, с изящной бородкой, светлой и слегка вьющейся, с тонко очерченным носом и ртом. Его большие, голубые, как сапфир, глаза полны кротости и доброты, как глаза женщины.

Красавец, но сам по себе он нисколько об этом не думает. Он занят другим, весело улыбается, показывая белые, острые, совсем волчьи зубы, и кричит:

– Погодите немного! Кебир сказал: дать свободу людям! Ладно! Пусть я лишусь своего прозвища, если не достану вам выпивки и обеда!

С видом человека, знающего цену времени, Жан вешает на перевязь шесть взводных котелков и отправляется в путь большими шагами, держа нос по ветру.

Товарищи бегут за ним.

– Сорви-голова, мы с тобой!

– Пойдем, дети мои!

– Тут пахнет хорошим вином и мясом…

– Живо, марш вперед!

Они проходят пригорок на левом берегу реки и останавливаются. Крик удивления невольно вырывается из груди.

Перед ними прелестная возделанная равнина, луга, виноградники, фруктовые сады, виллы, фермы, хижины… В центре всего этого целая масса скота. Быки, коровы, овцы, козы, свиньи, кролики, индюшки, куры, утки… целый Ноев ковчег врассыпную. Чувствуется близость большого города, поглощающего всю эту живность. Там, вдали, виднеется этот город, весь белый, с зелеными домиками, блистающими, как изумруды, в лучах солнца.

– Севастополь! – говорит вполголоса Жан. Его товарищи, пораженные, забыв все на свете, глядят во все глаза.

Налево – целый цветник красных панталон. Французские полки расположились лагерем на огромном пространстве: батареи, артиллерия, палатки, огни бивуаков, бригады, Дивизии, словом, целая армия в тридцать тысяч человек.

Под прямым углом – двадцать тысяч англичан, лагерь которых образует правильный угол на линии горизонта.

Вправо, на другом берегу, стоит другая армия, мрачная, тихая, черные линии которой ясно вырисовываются на откосах.

– Неприятель! Русские! – говорит Сорви-голова.

Расстояние между двумя армиями не больше мили. В воздухе слышится запах пороху, чувствуется близость битвы.

Передовые английские отряды перестреливаются с казаками. Вдали на аванпостах раздаются выстрелы, изредка грохочет пушка.

На свободном пространстве толпятся и бродят солдаты всех армий.

Мародерство в полном разгаре. Зуавы рискуют не достать даже объедков. После минутного удивления они отправляются далее гимнастическим шагом, прижав локти к телу, причем котелки, которые они несут, болтаются и бренчат.

Первые аулы, хижины, обитаемые татарами, опустошены. Все взято, словно выметено, и несчастные крестьяне горько оплакивают свое разорение.

Зуавы, видавшие много подобных сцен, проходят мимо, не обратив внимания, ускоряют шаг и, наконец, бегут со всех ног. На пути они встречают линейцев, нагруженных, как мулы, с раскрасневшимися от вина лицами, с воспаленными глазами.

Зуавы достигают большой фермы, расположенной среди виноградников. На дворе ужасающий беспорядок. Солдаты всех армий воюют на скотном дворе. Артиллерист режет саблей свинью, которая отчаянно визжит. Венсенский стрелок взваливает себе на плечи барана, толпа стрелков толкает и тащит мычащую корову, между тем как англичане в красных мундирах охотятся и за птицей.