Герои умирают дважды
Шрифт:
Жрец расстарался. Штурм был остановлен, Илеа побежал в замок для консультации с Терсатом, потом быстро вернулся за стены, чтобы руководить оцеплением войск и поимкой Посредника. К сожалению, почти никому из посторонних Илеа не мог доверять. Единственный достойный доверия дворянин, Ролт ан-Орреант, находился в замке и помогал Терсату. Илеа был вынужден полагаться на собственные силы, но первым делом отправил гонца в столицу.
Жрец не знал, да и не мог знать, что ни этот гонец, ни последующие никуда не доберутся. Они даже не сумеют отъехать далеко от лагеря! А все потому, что некий подсотник Нурия, специалист по ловле гонцов, прибыл раньше основных
Илеа не догадывался, как мало у него оставалось времени, но хлопотал не покладая рук. Его смутно беспокоило несколько вещей, одной из которых был коршун. Этот коршун уже давно парил над замком, будто заступая с раннего утра на пост и уходя с него поздно вечером. Жрец испытывал неясное глубинное жутковатое предчувствие, какое бывает у нервных людей, когда они пытаются представить свой конец вследствие какой-то катастрофы. Происшествие со знаменами подстегнуло это предчувствие, а появление всадников еще больше усилило.
Всадники приближались сначала быстро, а потом снизили скорость — вероятно, чтобы сэкономить силы. Нурия поспешил заверить командиров «дяди» Ласаны, что это — основные войска барона ан-Орреанта. Терсат поначалу обрадовался — вновь прибывшие были вне подозрений, но численность подходящих войск его опять насторожила.
Конница приближалась неторопливо, стараясь сохранять строй. Была заметна отличная выучка, что делало честь барону. Однако откуда у заурядного барона добрых четыре сотни солдат? Этот вопрос задавал себе не только Илеа, но и остальные.
Нурия сидел на лошади рядом с командирами и успокоительно улыбался. И тут случилось еще одно необъяснимое происшествие. Один из слуг, пробегая мимо, уронил большой кувшин. Кувшин упал за землю и лопнул с очень громким хлопком. Все лошади отпрянули в сторону, опытным наездникам пришлось их успокаивать, а лошадь этого самого Нурии не шелохнулась, словно была глухой.
Конница была уже совсем близко, когда дурные предчувствия настолько усилились, что сковали грудь Илеа холодной железной цепью. Всадники не опускали копий, никак не показывали, что готовы атаковать, однако по лицу жреца заструился ледяной пот. Что-то было не так, что-то было неправильно. Илеа мучительно пытался понять, в чем дело, и не мог. Когда же всадники приблизились настолько, что уже были видны их лица, жрец вдруг догадался.
Толчком, как ни странно, послужил звук горна, донесшийся со стороны замка. Очень необычный сигнал, прерывистый, ранее Илеа такого не слышал. Совершенно новый сигнал! Эта, казалось бы, не связанная со всадниками вещь вдруг подтолкнула мысли жреца в нужную сторону. Всадники что-то прячут!
Ряды конницы были ровными, порядок не нарушался, но Илеа уже знал — прячут! Это «что-то» — ровно в центре, там, где это наименее заметно, скрытое за телами лошадей и наездников.
Жрец бросился к Гийору. Илеа и сам не знал, что хотел сказать. То ли чтобы полководец приказал трубить тревогу, то ли чтобы немедленно отходил, но выставил кого-то между собой и этой страшной «союзнической» конницей, однако жрец тут же понял, что не успевает ничего сказать. Дело в том, что этот Нурия с той же успокоительной улыбкой, которая сейчас выглядела издевательски, вдруг достал что-то из сумы и вложил себе в уши. Илеа успел рассмотреть — это были маленькие войлочные шарики.
«Конец, — с каким-то отчаянием неожиданно подумал жрец. — Это конец».
Трудно даже сказать, подумал ли так Илеа до того, как четко ощутил присутствие чего-то ужасного, или после. Он и сам не знал. Его последняя мысль вдруг оказалась верной — жрец догадался, кого прячут всадники.
В следующее мгновение раздался крик. Такого крика ни Илеа, ни люди «дяди» графини никогда раньше не слышали. Они все успели понять это до того, как их разум взорвался кровавым гневливым облаком. Крик захватил собой и замок, и тех, кто был рядом, и по мере того как он развивался, усиливался, лица людей менялись. Настороженность моментально сменилась испугом, испуг — отчаянием, а затем удушающим гневом. Лошади взвились на дыбы, сбрасывая наездников. Однако наездникам это было все равно — разум покинул их.
Кипучая ненависть волной прокатилась по отрядам Гийора. Она не имела цели, а значит, была направлена на соседа. Те из воинов, кто сумел устоять на ногах, не оказался слаб, не упал под копыта обезумевших лошадей, схватились за оружие. Заблестели мечи, взывая к побоищу. Люди, не обращая внимания уже ни на что, оборотились к тем, с кем еще недавно стояли бок о бок. Воины одного и того же отряда, иногда даже родственники, бросились друг на друга, нанося остервенелые удары, позабыв о правилах и законах. У них вместо разума остались лишь воинские умения — ничего больше.
Виктор теперь стоял на балконе в одиночестве. Между развертыванием испорченных знамен и прибытием конницы барона ан-Орреанта прошло чуть меньше часа. Антипов успел сделать за это время все, что собирался, и сейчас лишь наблюдал.
Внизу, перед стенами замка, развертывалась безумная, хаотичная бойня. Ряды конницы ан-Орреанта дисциплинированно расступились, и Виктор увидел виновника — Ареса. Тот стоял, одетый в белую короткую тунику, и держал в руках копье. Его рот был открыт, извергая крик. Крик бога войны. Солнце, еще рассветное, багряное, окутывало Ареса своими лучами, и он казался залитым кровью.
В эту минуту Антипов не любил своего покровителя. Тот олицетворял собой звериную и бессмысленную часть человека. Арес — сущность войны. Ненавистная и беспощадная, война — противоположность разума. Ее можно сравнить с гневом малолетнего ребенка, когда тот бросается на обидчика, еще не понимая, что в результате ничего не получит, кроме боли от тумаков. Когда ребенок станет постарше, он будет так же получать тумаки, но уже успокаивая себя тем, что и врагу досталось. Еще старше — и к тумакам добавятся рассуждения о целесообразности, отсутствии другого выхода и долге перед самим собой. Это будет та же самая боль от тумаков, но уже с рассуждениями.
К счастью, ребенок рано или поздно вырастает, как и цивилизация. Арес — только ступень между детством и зрелостью. Он необходим, в отличие от тех, кто не позволяет взрослеть.
Крик не длился долго, напоминая раскатистый гром. Он облетел вокруг замка, достиг своего пика, а потом начал затухать, отражаясь от стен.
Виктор ушел с балкона, когда вспышка гнева внизу вдруг утихла, сменившись апатией и забытьём. Люди барона ан-Орреанта приступили к отбору пленных и начали оказывать помощь раненым. Тем, кто был с противоположной от Ареса стороны замка, досталось меньше, но они были слишком деморализованы, чтобы сопротивляться. Власть за стенами замка поменялась, но в самих стенах еще не совсем. Оставался Терсат.