Герои забытых побед
Шрифт:
Зная о высоких моральных качествах А.И. Казарского, морской министр именно ему поручает в 1831–1832 годах провести несколько крупных ревизий, чтобы хоть как-то приостановить размеры хищений. Бывший командир «Меркурия», со свойственной ему ответственностью, провёл такие ревизии в Нижегородской, Симбирской, Саратовской и целом ряде других губерний. При этом Казарский вскрыл там очень большие злоупотребления и недостачи, что, естественно, вызвало серьёзное раздражение чиновничьих кругов, так или иначе причастных к этим делам. Однако это была, скорее всего, своеобразная репетиция перед тем важнейшим делом, к которому его, безусловно, готовили и которое ему предстояло исполнить. В ходе этих поездок Казарский разобрался в нюансах своей новой работы, приобрёл определённый опыт, доказал императору свою неподкупность и честность. Только теперь он был готов для решения дела чрезвычайной государственной важности. По существу, посылка Казарского, наделённого особыми полномочиями, в главнейшие порты Чёрного моря с независимой ревизией, была объявлением Николаем I войны местным «олигархам», войны, в которой капитану 1-го ранга Казарскому предстояло выполнить роль своеобразного авангарда.
Ещё в декабре 1831 года, несмотря на яростное противодействие Грейга, Николай I начал реорганизацию управления Черноморским флотом. Вместо прежних органов было создано Главное черноморское управление. Флотом по-прежнему управлял главный командир, при котором действовали канцелярия, штаб и интендантство. При этом начальник штаба приобретал по новому положению с февраля 1832 года статус первого заместителя главного командира. На эту, ставшую сразу ключевой, должность был и назначен контр-адмирал М.П. Лазарев. Глава черноморского интендантства, обер-интендант получил права директора департамента. В интендантство входили канцелярия, кораблестроительная, комиссариатская и артиллерийская экспедиции и учёный кораблестроительный комитет. В подчинение постоянной Кораблестроительной экспедиции перешли рабочие экипажи и морские арестантские роты, прежде подчинявшиеся бригадным командирам рабочих и ластовых экипажей. Это позволяло сосредоточить усилия на казённом кораблестроении.
В 1832 году адмиралтейский совет обнаружил новые многочисленные вопиющие финансовые неурядицы в отчётности Черноморского флота за 1830–1831 годы. По существу, более половины флотского бюджета уходили налево. Помимо этого ещё хуже обстояло дело с контролем за вывозом хлеба из черноморских портов. Там вообще царил полный произвол местной мафии. Выправлять положение дел и дать объяснение по творимым безобразиям Грейг категорически и демонстративно отказался. Николай I напомнил Грейгу, что по должности тот несёт личную ответственность и за денежную отчётность, но строптивый Грейг ответил царю: «К проверке таковых сведений по обширности и многосложности их главный командир не имел и не имеет никаких средств».
Весной 1833 года к встрече Казарского на юге России, безусловно, готовились. Вне всяких сомнений, что для этого были задействованы самые значительные силы. Вполне вероятно, что была предпринята и попытка подкупить столичного ревизора, но если она и была, то окончилась безрезультатно. Казарского подкупить было невозможно, и казнокрады это быстро поняли! А деятельность капитана 1-го ранга в Одессе показала местным чиновникам, что он настроен весьма решительно. Тогда-то, видимо, и встал вопрос о том, как обуздать столичного чиновника. Силы у них для этого были, тем более что покровительствовали им уже известный нам контр-адмирал Критский и правитель канцелярии командующего Иванов. Против них был бессилен даже тогдашний (с 1832 года) начальник штаба Черноморского флота М.П. Лазарев, который в одном из своих писем жаловался главнокомандующему русскими вооружёнными силами на юге России А. Меншикову: «…Явное препятствие обер-интенданта в изготовлении эскадры надёжным образом и столь дерзкое усилие его препятствовать мне в выполнении высочайшей воли я доводил до сведения главного командира, но получил отзыв… оправданиями обер-интенданта всё остаётся по-старому и ничего не делается…» Но и Меншиков не мог ничем помочь Лазареву. В отчаянии он пишет своему другу Шестакову, характеризуя состояние кораблей эскадры, оставшихся без ремонта и припасов: «„Париж“ совершенно сгнил, и надобно удивляться, как он не развалился… „Пимен“ кроме гнилостей в корпусе имеет все мачты и бушприт гнилыми до такой степени, что через фок-мачту проткнули железный шомпол насквозь!.. А фрегат „Штандарт“ чуть не утонул… Как мне благоразумнее при теперешнем случае поступить, не знаю — должность генерал-адъютанта есть быть фискалом и доносчиком, а я до сего времени ни тем, ни другим не бывал, хотя вовсе не считаю бесчестным выводить наружу злоупотребление. Меншикову писал партикулярно о здешних злоупотреблениях, но толку всё мало».
Сейчас уже почти невозможно установить точно, имел ли место разговор о творимых на флоте и в черноморских портах безобразиях между Лазаревым и Казарским. Однако логика подсказывает, что такого разговора просто не могло не быть. Испытывая трудности со снабжением уходящих к Босфору кораблей, Лазарев и обратился за помощью к облечённому большой властью флигель-адъютанту императора. Сталкиваться с посланником Николая I в открытую было далеко не безопасно, а потому Казарский с успехом выполнил внезапное и важное поручение Лазарева.
После этого флигель-адъютант императора начинает работу в Одессе, которая являлась в то время крупнейшим российским портом по вывозу хлеба, а потому там крутились преогромные деньги. Результаты работы Казарского были страшны для местных властей, ибо вскрытые масштабы творимого произвола говорили уже не столько о воровстве, сколько о подрыве всего экономического могущества России. Вполне возможно, что во время своей работы в Одессе Казарскому удалось заполучить некие чрезвычайно важные бумаги, которые могли послужить обвинением для представителей местных «мафиозных» структур. Против императорского посланца надо было предпринимать срочные и самые кардинальные меры.
В это время у Казарского происходит несколько встреч с Лазаревым. Это не подлежит сомнению. Казарский, как флигель-адъютант императора, находился в подчинении у императорского генерал-адъютанта. В своих разговорах с бывшим командиром «Меркурия» Лазарев не мог, естественно, не коснуться и общего положения дел на Черноморском флоте и в черноморских портах. Это видно и из приведённых выше его писем, и из того, что сразу же после отправления Босфорской эскадры во главе с Лазаревым в Константинополь Казарский направляется в Николаев, туда, где были сосредоточены тыловые конторы Черноморского флота. Кроме этого Николаев по важности являлся вторым после Одессы торговым портом Черноморья. Можно предположить, что Лазарев, будучи главным командиром Черноморского флота и портов Чёрного моря, а также военным губернатором Севастополя и Николаева, снабдил Казарского какой-то конфиденциальной информацией, однако больше он помочь Казарскому ничем не мог. Как мы уже знаем, он сам только недавно прибыл на Черноморский флот. В 1830–1831 годах М.П. Лазарев ещё командовал дивизией кораблей на Балтийском флоте, а потому просто не успел войти в курс всех местных дел.
В такой обстановке не могли бездействовать и казнокрады, понимавшие, что после ревизии Одессы и столкновения с ними при подготовке Босфорской экспедиции Казарский уже кое-что знает. Тогда-то, видимо, и был вынесен окончательный смертный приговор не в меру прыткому ревизору. Разумеется, заговорщики знали, что император не оставит без последствий смерть своего личного адъютанта, однако другого выхода у них просто не было, к тому же, возможно, они были слишком уверены в своём всемогуществе. Вполне возможно, что заговорщики прежде надеялись запугать Казарского, а в качестве крайней меры, если он не согласится на их условия, предусматривали его физическое уничтожение. Но учли они не всё. Вспомним, что Александр Иванович в своё время окончил Николаевское штурманское училище, много лет прослужил на Черноморском флоте. Вскоре Казарский узнал о заговоре. Фаренникова описывает это так: «Казарский был предупреждён раньше, что посягают на его жизнь; оно и понятно: молодой капитан 1-го ранга, флигель-адъютант был назначен ревизовать, а на флоте тогда были страшные беспорядки и злоупотребления».
Сразу же Александр Иванович стал перед дилеммой: что делать — продолжать свою деятельность, рискуя жизнью, или немедленно прекратить проверки и вернуться в Санкт-Петербург? Дело осложнялось ещё и тем, что рассчитывать Казарский мог в сложившейся ситуации только на свои силы. М.П. Лазарев уже ушёл с эскадрой к Босфору, а адмирал А.С. Грейг, как мы уже говорили, в таких делах был скорее врагом, чем помощником. Всеми делами Черноморского флота в то время ведали ещё ставленники старой флотской власти контр-адмирал Критский и правитель канцелярии командующего Иванов, повязанные по рукам и ногам с взяточниками и казнокрадами. Но Казарский несмотря ни на что бросает вызов своим врагам! Мы никогда не узнаем, был ли это поступок человека, уверенного в своих силах, или, наоборот, шаг отчаявшегося в неравной борьбе с воровством патриота… Ясно одно: бывший командир «Меркурия» прекрасно понимал, на что он шёл, и всё же решил не отступать, дать бой!
…В первых числах июля 1833 года Александр Иванович Казарский на пути в Николаев остановился отдохнуть у супругов Фаренниковых, проживавших в небольшом имении в двадцати пяти верстах от города. Елизавета Фаренникова в своих записках отмечает подавленное состояние Казарского, его необычайную задумчивость и нервозность. Приводит его слова: «Не по душе мне эта поездка, предчувствия у меня недобрые». И ещё одна важная фраза, сказанная им: «Сегодня я уезжаю, я вас прошу приехать ко мне в Николаев в четверг, вы мне там много поможете добрым дружеским советом, а в случае, не дай Бог чего, я хочу вам передать многое».