Герои. Другая реальность (сборник)
Шрифт:
– Вы уж, братцы, простите, но неужто никогда ни одного честного путника вы не облегчали на толику благ земных?
– Ну, – признается старшой, – бывало дело. А только брата твоего мы не трогали. К чему голодранца грабить? К тому же, не пойдем мы на людоеда. Во-первых, он нас не трогает. А во-вторых, уж больно он неприятный тип, людоед этот. Ух, до чего неприятный.
– Братцы, – говорю, – вот ежели бы вместо людоеда мой Жан в замке сидел, он бы вам жалование платил серебром, и кормил до отвала, и браконьерь не хочу, и что там еще...
– До этого, – мотает башкой, – еще дожить надо.
– Ладно, – говорю, – я пошел. Вы уж будьте любезны, присмотрите за Салли. Она вам пригодится. Только не перегружайте ее работой, она хороший ослик.
– Погоди, – мнется старшой, – неловко оно как-то. Или мы не разбойники? Сейчас выпьем еще немного, расхрабримся, колья да пики похватаем...
– Нет, – говорю я, – тут приступом не возьмешь. Тут надо хитростью. Большая у него дружина, у людоеда?
– Нет у него никакой дружины. Вообще никого нет.
– Не понял. Как же он замок держит?
– Чернокнижник он.
– Что с того? У нас тут любой сеньор чернокнижник.
– Да, но этот особенный. Всем чернокнижникам чернокнижник. Его даже маркиз-сосед боялся, а уж на что горяч был!
– Ладно, – говорю я коту, – пошли, проводишь!
Кот шерсть вздыбил, хвост распушил, уши прижал.
– Няууу! – отвечает.
Я вообще против котов ничего не имею. Но какие-то они... ненадежные, что ли?
– Признавайся, – говорю, – кто из вас такой замечательный план удумал? Ты своей кошачьей башкой, или Жан, братишка мой?
Тот молчит, сапожком землю ковыряет.
– Ты хоть был там?
– Ушшшас, – шипит, – ушшшасссс!!!!
И от страху аж глаза свои зеленые жмурит.
– Ладно, – говорю, – я пошел.
– Что? – говорит старшой, – без оружия?
– Я так думаю, с оружием он меня на порог не пустит. А мы по-простому. А вы королевскую карету подзадержите-то, как умеете!
– Это мы завсегда, – говорит старшой, – это, можно сказать, наша работа!
Поцеловал Салли в мордочку, еще раз попросил вольных господ не обижать ее, и двинулся в путь. Замок людоеда темнеет, точно грозовая туча, да и неудивительно – гроза, кажется, и впрямь собирается... И в далеких синих тучах вроде бы как искры вспыхивают, и раскат грома далеко-далеко, чуть слышный...
Для чего Господь пристроил в тучах небесный огонь? Ума не приложу.
Долго ли коротко, а дошел я до ворот. Ворота закрыты на железный засов, крепкие, дубовые...
Рядом молоток висит и дощечка медная.
Стукнул я молотком по дощечке.
Гляжу, охо-хо, ворота сами открываются, медленно так, на скрипящих петлях. Я осторожненько заглядываю внутрь – за ними двор пустой, серым камнем мощен. И ни души.
Замок уж такой огромный, что, когда на его башню смотришь, голову задирать приходится.
Гроза тем временем собирается уже бесповоротно, стянулись тучи над замком, бурлят, точно вода в мельничной запруде.
Как только я на крыльцо взошел, двери тоже распахнулись. И голос из полумрака, тихий:
– Добро пожаловать, мил человек!
Окна в зале зашторены, в камине только пепел, пылью подернутый, а посредине залы стоит старичок, хилый такой, чуть сгорбленный.
– Ты, – говорит, – никак грозу переждать решил. Милости прошу.
Я оглядываюсь – зала тоже тихая, пустая, факелы на стенах не горят, только пара свечей в подсвечнике на столе чуть теплится, и стол пустой – ни скатерти, ни приборов, ничего... И тихо-тихо, даже мыши в соломе не шуршат.
Ох, братцы, как мне страшно стало. Стою и крою про себя Жана последними словами.
– Я, сударь, мимо проходил. Позволите – грозу пережду и дальше пойду, а может, сделаете милость, на работу наймете. Я странствую налегке, тут наймусь, там поработаю...
Он ручки сухонькие потирает:
– Нет, – говорит, – мне работники не нужны. Хозяйство у меня маленькое, коза да куры... Я за ними сам ухаживаю.
– Так ведь печь натопить, воды натаскать...
– Мне, мил человек, много не надо.
Мне аж стыдно стало. Тихий человек, любезный... А на него поклеп все возводят.
Я и бухнул:
– А в округе говорят, ты, мол, людоед!
– Темный у нас люд, – говорит хозяин замка, – безграмотный. Вот если бы было просвещение распространено повсеместно, и селяне тянулись к свету науки, то суевериям быстро конец бы пришел. А их только в кабак и тянет...
– Вон, дверь у тебя сама собой распахивается!
– Механизм и больше ничего, – говорит он, – вон, блок укрепленный, вон веревка. Что ж я буду под дождем бегать, дверь открывать?
– Что обращаться можешь во всяких зверей...
– Суеверие, – отвечает, – темнота и невежество. Ты вообще представляешь себе, как человек устроен?
– А как же. Смертная плоть и бессмертная душа.
– Волосяной покров, кожа и мышцы. Далее идут соразмерно расположенные внутренние органы. Как они могут трансформироваться в звериное тело? Это законам натуры.
– Жаль, – говорю, – я бы посмотрел на сие удивительное зрелище!
А сам думаю – уж очень он осведомлен о том, как человек изнутри устроен! Все ж таки, наверняка людоед. С другой стороны, если не брать в расчет бессмертной души, человек отличается от животных только тем, что ходит на двух ногах. Взять, например, мою Салли...
– Добрый господин, – спохватился я, – раз уж ты столь щедр и милостив, то, может, и еда у тебя найдется?
– А как же, – говорит он, семенит к буфету и достает оттуда блюдечко, а на блюдечке высохший сухарик и корочка сыра.
– Благодарствую, – говорю.
А сам думаю, – это тебе не синебородый рыцарь, грозный, гневливый, убийца женщин, это почтенный старец. Ну вот повернулся ко мне спиной, что бы мне его не шарахнуть подсвечником? Так ведь не могу... Жалко и его живую душу, и мою, бессмертную!