Герой иного времени
Шрифт:
Одели все еще бесчувственную урусим, как положено: в штаны, рубаху, бешмет. Натянули шерстяные чувяки. Волосы покрыли платком. И стала она похожа на нормальную девушку.
Наконец, ушли. Теперь Зара получила возможность побыть с пленницей наедине — понять, Назифа это или нет.
Сняла с двери засов, прокралась внутрь. Села на корточки, стала ждать, пока та очнется. Вообще-то, когда золотоволосая начала плакать, Зара подумала: «Не Назифа, нет». Назифа никогда не плакала. Но все-таки надежда еще оставалась.
Вот урусим шевельнулась. Увидела перед собой девочку, глядевшую на нее исподлобья, и вся задрожала. Заре это даже понравилось — еще никто не глядел на нее с таким ужасом.
— Ты Назифа или не Назифа?
Губы пленницы зашевелились. Она говорила что-то невнятное, не похожее на людскую речь. Это по-урусски или на языке загробного мира?
Хотела Зара потрогать золотые волосы. Протянула руку — девушка так и вжалась в стену. Тут стало окончательно ясно, что никакая это не Назифа, а глупая, трусливая урусим, добыча охотника.
Судя по плаксивому выражению лица, по дрожащему рту, она о чем-то умоляла и про что-то спрашивала. Зара поднялась, чтобы уйти. Она утратила интерес к пленной.
Вдруг та сделала кое-что интересное. Быстрым движением выдернула из ножен маленький кинжал, который всегда висел у Зары на поясе. В Джангызе девочки в двенадцать лет получали вместе с корсетом и булатный нож. У Зары он был красивый, в серебре, с золотой насечкой.
Урусим не нанесла удар — приставила клинок к своей груди и опять что-то быстро заговорила.
Неужели все-таки Назифа? Просто ничего не помнит, не узнает подругу?
— Я оглохла. Ничего не слышу. А язык твой не понимаю, — сказала Зара, испытующе глядя на девушку.
Так, как та держала кинжал, зарезаться было нельзя — разве что оцарапаться.
В голову пришла отличная мысль. Зара сняла с головы повязку, прощальный подарок Назифы. Пленница смотрела на расшитую полоску с серебряными монетками недоуменно.
— Ясно. Ты не Назифа. — Зара печально вздохнула. — А резать себя не надо. За тебя пять тысяч уже дали. Аталык сказал.
И нарисовала щепкой на земляном полу кучу круглых рублей и уезжающую повозку, которую встречают военные урусы и с ними начальник-афыцыр.
— Скоро домой поедешь! Домой!
Жалко ей стало золотоволосую. Разве та виновата, что родилась не в горах, а на плоском скате в Бездну, среди диких, нечистых урусов? Если б девушка понимала по-человечьи, Зара посоветовала бы ей остаться в горах. Приняла бы ислам, научилась бы приличным манерам. Глядишь, со временем какой-нибудь джигит взял бы ее в младшие жены. И жила бы, как люди. А то увезут ее, дуру несчастную, назад. Будет там свиней есть, ходить с непокрытой головой, с голыми плечами.
Кажется, Зара слишком громко говорила — с ней иногда случалось. Урусим, которая, рассматривая рисунок, опустила руку с кинжалом, вдруг вскинулась и снова приставила острие к груди. Это в дом вбежала нана.
— Не двигайся, доченька! — сказала она побелевшими губами. — И ничего не бойся. Сейчас я отберу у нее нож. Мне бы только к ней подойти…
— Я сама.
Зара обернулась к урусим, успокоительно ей кивнула и погладила по руке. Рука разжалась, кинжал выпал.
— Ты можешь понимать, если с тобой говорить медленно? — спросила нана. — По губам, да? Я давно заметила.
Вэй, не надо было ей отвечать! Нана умная, теперь будет знать. Пришлось кивнуть.
— Тогда смотри мне на рот. Не знаю, почему тебя слушается урусим, но это очень хорошо. Покорми ее. Нельзя, чтобы она заболела и умерла.
— Хорошо.
И, когда нана ушла, девушка действительно поела. Пока она пила из миски простоквашу, Зара погладила прядку золотых волос. Они были совсем мягкие, не такие, как у Назифы.
У пленного афыцыра, наверно, такие же. Он достал маленькое зеркало, гребешок и начал расчесываться. Не забыл и про усы — смешные, маленькие, как два куриных перышка. Потом начал брить бороду.
Зара поглядывала то на него, то на остальных двоих, составляя мнение о каждом.
Нестарый старик был человек уверенный, сильный. Как Рауф-бек. Только у аталыка внутри будто всё время кипяток бурлит — близко не подходи, ошпарит. А этот похож на белый ледник. Он тоже может обжечь, но холодом.
Афыцыра Зара запрезирала, он был трус. Если у тебя руки развязаны и в руке полоска острой стали, надо не лицо скрести, а кинуться на врагов! Главное, они даже не стерегутся. Белый старик чистит пистолет, черный Галбацы зевает, да почесывает себе грудь.
Вдруг Зара ахнула. Волосатая рука аварца достала из-под черкески что-то пушистое, цвета снега. Маленькое существо невиданной красоты потянулось и открыло ротик с розовым язычком.
Галбацы сел на колени (близился час молитвы) и стал совершать омовение. Существо занялось тем же — облизало лапки, потом стало ими чистить мордочку.
Зара снова ахнула. Что за чудо?!
Она неотрывно смотрела на волшебное создание. Даже не заметила, как аварец поднялся и вышел.
Через минуту крепкие пальцы взяли ее за плечо.
Она обернулась — над нею нависал Галбацы.
— Я тебя третий раз спрашиваю: кто ты, девочка, и почему за нами подглядываешь? Что ты не отвечаешь?
— Я глухая. Кто это у тебя — пушистый, белый?
— Но теперь ты поняла мой вопрос. — Он сдвинул густые брови. — Отвечай. Кто ты?
«Ух какой жуткий. Похож на злого духа», подумала Зара. И, чтоб он вел себя почтительно, сказала:
— Я дочь чарчхинского князя и воспитанница Рауф-бека! Куда хочу, туда и хожу.
— Не кричи. Идем со мной…