Шрифт:
Пролог
Ватерлоо, Бельгия,
19 июня 1815 года
Первое, что услышал капитан Ивлин Дейд, когда его сознание всплыло из темного небытия, был голос англичанина, который перекрывал стоны раненых и умирающих. Звуки казались ему совсем не к месту. Последнее, что он помнил, — это то, как он чуть не вывернул руки, пытаясь удержать метавшуюся из стороны в сторону лошадь, когда он вместе со своими людьми врезался в середину страшного боя. Его уши все еще болели от их криков. «Гвардейцы, вперед!» — ревели они, а впереди так же неистово им отвечали драгуны.
Но сейчас
Смерть не выходила у него из головы. Умер ли он тоже? Он видел, как смерть настигала всех его товарищей, сметая любого, кто оказался у нее на пути. Оружейный огонь и свистящие пули, ревущие лошади и сверкающие штыки — она не брезговала ничем. Впереди, казавшиеся призраками в сумрачном дыму пороховых разрядов, триста драгун на своих знаменитых серых лошадях гибли один за одним. Конные гвардейцы по обеим сторонам от него также несли огромные потери. Юноши, которых он знал всю свою жизнь, юноши, с которыми был знаком всего несколько дней, юноши в чужих мундирах, которых он никогда раньше не видел, — все они умирали, попадая в оглушающий водоворот. Крики товарищей и их лошадей все еще отзывались эхом в его ушах, а перед глазами стояли их тела, падающие в колышущуюся рожь: рты раскрыты, кровь течет рекой, глаза закатились в ужасе перед неизбежным.
Упал ли он тоже? Ивлин Дейд не мог вспомнить. Он слышал только этот голос и ощущал какую-то страшную тяжесть внизу живота, и он понимал, что, как бы ни были ужасны его воспоминания, действительность будет еще страшней судя по тяжелому кровавому запаху смерти, наполнявшему каждую его пору.
— Эге, паренек, подари-ка нам свою улыбку, — послышался где-то рядом незнакомый голос, — она тебе больше не понадобится. — Раздался щелчок, еще один, словно хрустели кости. Голос продолжил: — Ну вот, для начала и хватит. Спасибо за жемчужинки, у них неплохая компания в этой сумке. Первыми были драгуны, да и те из гвардейцев, что лежат рядом. Добавим сюда и лягушатников-пехотинцев. Смелые все ребята. — Снова треск. — Вы не дожили до возвращения в Англию, но, уверяю вас, ваша улыбочка будет очаровывать милых дам, пусть даже изо рта другого мужчины. — Ворчание и снова треск. — Какой-нибудь красавчик с Бонд-стрит, который слишком много пил и ел сладкого, будет счастлив унаследовать эти великолепные зубки. А сейчас я осторожненько закрою твой ротик, приятель, и мы немного помолчим. Вряд ли ты прикусишь свой язычок.
Этот разговор казался Ивлину Дейду форменным бредом. Может быть, это ад? Горло Дейда пересохло, но у него не было сил попросить воды. Его глаза, казалось, залил клей, и он не мог их открыть. Его тело ниже талии не могло двигаться, словно тяжелый запах смерти навечно пригвоздил его к земле. Раздался еще один голос: — И чего тебе так нравится душевно болтать с ними, Джесс? Никто из них тебя не слышит и уж тем более не ответит. Щелкай и щелкай себе. И побыстрей кончай с этой кровавой работенкой. Вон еще один. — Прозвучавшие словно из уст архангела, эти слова раздались прямо над Дейдом. — Придавлен лошадью. Чтоб мне провалиться, ну и огромная же дыра в этой животине.
Дейд почувствовал у себя на лице чью-то руку. Он не умер! Эта рука воняла потом, грязью и кровью, а ведь мертвые не чувствуют запаха живых!
Его губ коснулись чьи-то грубые пальцы.
— Ух ты! У этого отличный набор во рту. Вряд ли стоит, однако, просить его улыбнуться: его лицо все залито кровью и ужасное это будет зрелище, я скажу.
Раздался смех. Те же пальцы залезли Дейду в рот, наполнив его вкусом грязи и крови. Возмущенный подобной вольностью, Дейд
— Ох! — Человек отдернул руку.
Дейду удалось приоткрыть один глаз. Над ним, будто испещренная кратерами луна, нависало хмурое, все в оспинах лицо. Мужчина не был архангелом. Это был санитар из похоронной команды. В руке он держал щипцы.
— Зубы мне еще нужны, — хрипло прошептал Дейд.
Лицо над ним прорезала улыбка.
— Чтоб меня! Он же живой под всей этой кровью, Джесс, к тому же англичанин. Иди и посмотри, если что не так. Укусил меня за руку, лишь бы не расстаться со своими зубками. Нужны мне, говорит. Нужны мне, ха-ха.
Глава первая
Лондон, Англия,
14 февраля 1816 года
Маргарет Дорнтон всегда просыпалась на рассвете. Привычка эта была приобретена ею еще в детстве, и, хотя этот сезон она вместе со своими старшими сестрами-близняшками проводила в Лондоне и не ложилась спать до Бог знает какого часа, наслаждаясь всем, что надо было увидеть и сделать, Маргарет так и не отказалась от удовольствия вставать с первыми лучами солнца.
Мисс Маргарет Дорнтон любила раннее утро, когда землю покрывает туман, на листьях деревьев блестят капельки росы и в воздухе чудится обещание вечной молодости. Это было единственное время, когда в доме ее тети царила тишина, если, конечно, не брать в расчет кухарку, которая возилась на кухне, или весело насвистывающих в денниках конюхов. Конечно, Лондон утром нельзя было назвать по-настоящему тихим, но он казался таким свежим! В это время года почти каждую ночь шли дожди и потоки воды уносили с собой дым от сжигаемого угля, который в другие дни проникал повсюду.
Этими ранними часами Маргарет обычно направлялась в парк Сент-Джеймс или Грин-парк. Там она чувствовала себя как в своем поместье, хотя деревья в большинстве своем еще оставались голыми, небо, как правило, серым, а из цветов виднелись лишь редкие подснежники или маргаритки.
Парк Сент-Джеймс в эти дни не был особенно популярен, и Маргарет обычно оказывалась там единственным посетителем. Когда-то это место служило последним пристанищем для четырнадцати прокаженных девушек, но не эта старинная легенда вызвала такую неприязнь лондонцев. И не разрушенная китайская пагода на зеркальном мосту, которая была случайно взорвана и кусками которой был убит несчастный зевака на праздновании юбилея принца-регента два года назад. Нет, парку Сент-Джеймс просто не повезло: он был разбит во французском стиле, с прямыми как стрела дорожками, прямоугольными клумбами и узкими искусственными каналами. Все французское было сейчас не в моде. Сам принц не одобрял парк Сент-Джеймс и, как говорили, собирался его перепланировать.
Маргарет, однако, не испытывала злых чувств к бедному парку. Здесь на каждом шагу виднелись приметы приближающейся весны. Уже через несколько недель вишневые деревья снова покроет белая кипень цветов, засуетятся скворцы, малиновки, зяблики и синицы. Повсюду проглядывали еле заметные признаки скорого преображения: на деревьях и кустах появились почки, а на земле уже виднелись намеки на зелень: первые нежные ростки поднимали свои головки.
Она должна выгуливать собак. Маргарет не могла поручить эту работу никому другому, иначе она пропустит почти морозную свежесть утра в первых лучах встающего солнца, когда они касаются деревьев, словно волшебной палочкой, и превращают каналы в жидкое серебро. Кряканье уток и крик лебедей над закутанной в туман водой были созвучны романтическому настрою ее души. Было что-то в этом времени суток, что давало простор воображению. В эти ранние часы, казалось, может произойти все что угодно, даже встреча с ее единственной и настоящей любовью.