Герой вашего времени
Шрифт:
И все. Не пошла лирика, отказал реализм, утихло в квартире. Хорошо стало, свободно, тихо. Как в могиле.
Манят, засасывая в омут,Зовя к счастливому концу…И тут решился Павел Лаврентьевич и ручку покрепче ухватил.
…Зовя к счастливому концу, —И кровь текла по боковому,Еще молочному резцу!Дописал, адрес редакционный на конверте вывел и на почту бросился с улыбкой радостной на просиявшем лице. Авось не примут…
Недостающий компонент
От предка чубатого, куренного кашевара Лаврентия, унаследовал Манюнчиков Павел Лаврентьевич многие фамильные склонности. В частности, счастье для Манюнчикова состояло из трех основных компонентов.
Во-первых, испытывал Павел Лаврентьевич тягу неодолимую к горилке с перцем, которую сам же на стручках огненных и настаивал, государству в деле этом важном справедливо не доверяя.
Во-вторых, после стартовой стопки двигал умиленный Манюнчиков к душе поближе миску с пузатыми варениками, горячими еще, и чтоб сметана обязательно…
А вместо третьего, решающего компонента, речь о котором после пойдет, пришлось Павлу Лаврентьевичу к телефону брести, и звоном погребальным отдалось услышанное в гулких сводах Манюнчикова черепа: «Командировка… Срочно… Бекдаш… Химзавод…»
Вот почему в единственной полутораэтажной гостинице Бекдашского райисполкома (по причине сгоревших лампочек мутировавшего в «РАЙ И К°») – вот почему на продавленной никелированной койке лежал небритый гражданин, чем-то похожий на Манюнчикова Павла Лаврентьевича; и спал гражданин если не как убитый, то уж наверняка как тяжелораненый.
О, Бекдаш! Сады твои полны жасминовым ароматом, озера твои манят голубой прохладой, чинары твои…
Впрочем, несмотря на слог Востока, где любой сапожник красноречивей Цицерона, честно признаемся: ни садов, ни озер, ни тем более чинар в Бекдаше не наблюдалось. А были там чахлые акации, вездесущий, лезущий в глаза и рот песок и книги в свободной продаже по давно забытой государственной цене.
Книг на русском здесь почти не читали, да и в разговорах многие старались обходиться лишь самыми необходимыми русскими словами, редко попадающими в печатные издания. Потому-то и удалось Павлу Лаврентьевичу, погрузившемуся в полумрак книжного магазинчика местного издательства «Еш Гвардия», приобрести несколько томиков дефицитных, в том числе и сюрреалистическую поваренную книгу – с реализмом картошки и сюром семги свежекопченой.
Сунул довольный Манюнчиков в урну нагрузку рублевую – три брошюры «СПИД – чума человечества» – и на базар отправился.
Ах, рынок Востока!.. Просим прощения – вах, базар Востока! Прибежище и Дворец культуры правоверного, где розы алее губ красавицы, дыни желтее щек скупца, шашлык нежнее пальцев карманного вора, а цены выше самаркандского минарета…
Так бы и ходил ослепленный Павел Лаврентьевич меж рядами, распустив павлиний хвост любопытства, – но, к неудовольствию своему, обнаружил он позади эскорт непонятный, в виде тощего туземца с хитрой азиатской рожей, на которой красовался чужеродный европейский нос, острый и длинный.
Ох и не понравился тощий «хвост» свободолюбивому Манюнчикову, да и в гостиницу пора было возвращаться. Глянул Павел Лаврентьевич на часы свои дедовские, старинные, фирмы «Победа», – глядь, а туземец уже тут как тут, рядом стоит, носиком крысиным шмыгает и на часы смотрит с жадностью.
– Дай часы, – неожиданно с детской непосредственностью заявил абориген.
– Половина пятого, – машинально ответил Манюнчиков и устремился к выходу.
Субъект заколебался, потоптался на месте – и снова тенью пристроился за спиной Павла Лаврентьевича.
«Тьфу ты, напасть какая!» – огорченно подумал Манюнчиков, пытаясь обогнуть трех местных жителей, торговавших в базарных воротах. Этот маневр не удался ему с первого раза, равно как со второго и с третьего. Уголовная компания прочно загородила дорогу, и центральный Илья Муромец попытался сложить части помятого лица в дружелюбную гримасу.
– Слышь, мужик, ты б часы-то отдал, – отвязал наконец центральный верблюда своего красноречия.
– Фиг тебе! – не остался в долгу Павел Лаврентьевич, подтвердив сказанное «министерским» кукишем.
Агрессоры замялись.
– Ты б не ругался, а? – виновато просипел собеседник Манюнчикова. – А то мы тово…
– Чего – тово? – неожиданно заинтересовался крайний, до того молчавший.
– Ну, тово… – в раздумье протянул Муромец. – Значит, то есть не этово…
– Нет, ты уж разъясни! – не уступал любопытный напарник.
– Да чего там разъяснять?.. Тово, и все…
Надоела Павлу Лаврентьевичу беседа эта содержательная, обогнул он спорящих и в гостиницу направился. Шагов сто пройдя, обернулся Манюнчиков – и тощего туземца увидел, к спору подключившегося. Носатый обильно жестикулировал – видать, взволновала его проблема обсуждаемая. Пожал плечами Павел Лаврентьевич, на часы еще раз глянул – и побрел восвояси.
День следующий прошел в трудах. Унылый Манюнчиков сидел над поломанным аппаратом «зозулятором», прозванным так в честь изобретателя Зозули, ничего про аппарат этот не зная, кроме вышеуказанной информации. Техническая документация дела отнюдь не прояснила, и после пятой попытки прочесть справа налево вывеску «ПО Карабогазсульфат» ушел Манюнчиков с химзавода, преисполненный сознанием честно не выполненного долга.
От завода до городка было километра полтора. Шел Павел Лаврентьевич, шел, на барханы поглядывал, сигаретку курил – и высмотрел-таки в пустыне близлежащей девушку странную, в песках этих гнусных травки собирающую – хотя травкам-то здесь никак не место было.
Сорвала девушка очередную верблюжью колючку, в пальцах помяла, понюхала и к Манюнчикову направилась. Подошла и говорит тихо:
– Здравствуйте, Павел Лаврентьевич.
– Салам-алейкум, – ответил Манюнчиков, начиная привыкать к чужим дурацким вопросам и своим дурацким ответам. После постоял и, чтоб болваном полным не выглядеть, осведомился: – А откуда, собственно, вы меня знаете?
– Да уж как не знать, – улыбнулась девушка. – Вы ведь избранник, вам в новолуние могут открыться Врата Третьей Сферы.