Геррон

Левински Шарль

— Вон там впереди вполне годное кафе, — сказал он. — Выпьем по пиву. За старые добрые времена.

— А это разумно?

Корбиниан посмотрел на меня. Не сердито, но тем не менее было заметно: он теперь не привык к возражениям.

— Я всего лишь имел в виду… Мне бы не хотелось, чтобы из-за меня у вас возникли неприятности.

Один с еврейской звездой, второй в форме СС. Вдвоем за уютным пивком. Я просто не мог себе этого представить.

Корбиниан рассмеялся. Симпатичным, открытым смехом крестьянского парня.

— Хотел

бы я посмотреть на того, кто захочет устроить мне неприятности, — сказал он. — Вперед, шагом марш! Вы что-нибудь слышали в последнее время о Шмелинге?

Выпивку он заказывал на вполне приемлемом голландском языке. Он в стране уже несколько лет, объяснил он мне. Эллеком был учебным лагерем для нидерландских эсэсовцев, и он служил там инструктором.

— Ответственная работа, — сказал он. Заметно было, что он гордится ею. — Люди ведь понятия не имеют, сколько всего нужно, чтобы правильно организовать и вести лагерь. Ваше здоровье, господин Геррон! Ваше здоровье.

Лай собак возник внезапно. Как будто его включили. Как раз в то мгновение, мне показалось, когда мы проезжали под щитом с надписью „Opleidingsschool Avegoor“.

Корбиниан засмеялся.

— Они всегда поднимают лай, когда приезжает машина, — пояснил он. — Думают, что привезли людей для их тренировок. Но мы, к счастью, не те люди.

Мое проклятое любопытство! Если бы я не задавал вопросов, скольких ужасов мог бы избежать. Если бы я не спросил:

— Что за тренировки?

А может, и нет. Корбиниан так гордился своей работой. Так или иначе он захотел бы мне ее продемонстрировать.

Не важно. Было так, как было.

Учебная территория — как для интерната. Везде порядок. Кусты аккуратно подрезаны, газон подстрижен. Главный корпус — импозантное белое здание. Просторная спортплощадка с вышкой для прыжков, какие обычно бывают при бассейнах. Только бассейна здесь не было.

— Это для командных упражнений, — объяснил Корбиниан. — Группа натягивает брезент, и на него падают один за другим. Полезно для укрепления командного духа.

Мимо нас спортивной пробежкой протопало подразделение начинающих эсэсовцев. Они приветствовали Корбиниана вытянутой рукой. На меня посмотрели с превеликим изумлением.

— Я покажу вам, — сказал Корбиниан, — как держать людей под контролем с наименьшими затратами. Вот увидите.

Я увидел. И вижу это снова и снова. Когда я вижу это во сне, Ольга пытается меня успокоить. Удается не всегда.

На правую ногу Корбиниан поверх униформы привязал наколенник. Какие используют в некоторых видах спорта.

— Не бойтесь, — сказал он. — Я не буду падать. Это мне кой для чего другого. Ну да сами увидите.

Ну да, увидите.

Обращался он со мной как с дорогим гостем. Я совсем забыл про свою желтую звезду. Держал себя так, будто он был Макс Шмелинг, а я знаменитый посетитель в его тренировочном

зале. Пришедший лишь для того, чтобы журналисты сфотографировали их вместе. Представил меня своим ученикам:

— Это мой друг. Курт Геррон. Знаменитый актер из Берлина. Из „Трехгрошовой оперы“. Из „Голубого ангела“.

Он был огорчен, что они не знали ни того, ни другого.

— Они здесь совсем темные, в Голландии, — шепнул он мне. — Но мы это изменим.

Ровно дюжина молодых мужчин в полевой униформе. И кучка напуганных людей. Одеты в гражданское, но и без двух конвоиров было бы заметно, что это арестанты. Корбиниан указал на одного из них.

— Ты, — сказал он.

Мужчина вышел вперед. Стал, вытянув руки по швам. Лет пятидесяти, прикинул я. Может, и моложе. В лагере некоторые быстро стареют. Взгляд его метался из стороны в сторону. Будто он искал глазами хоть что-нибудь, что бы его не страшило.

— Допустим, этот человек вышел из подчинения. — Поучая, Корбиниан держал руки за спиной. Как Эмиль Яннингс в сцене занятий в „Голубом ангеле“. — Его следует призвать к порядку. Куда вы будете его бить? — Он жестом подозвал к себе одного из своих учеников, так же поманив его, как перед этим арестанта: — Ты.

Молодой голландец смущенно указал сперва на голову арестанта.

— Сюда?

— Попробуй, — сказал Корбиниан.

Арестант получил затрещину. Такую сильную, что зашатался. Но устоял на ногах.

— Слабо, — сказал Корбиниан. — Смотри внимательно! Возможность — солнечное сплетение. Вот здесь. — Он ткнул пальцем дрожащего арестанта. — Но еще лучше — почки.

Удар был такой быстрый, что арестант оказался на земле раньше, чем я понял, что произошло.

Должно быть, я вскрикнул. Может быть, что-то сказал. Теперь не помню. Помню только, что Корбиниан отрицательно помотал головой.

— Не сейчас, господин Геррон, — сказал он. — Сейчас я должен проводить занятие. Следующий!

Арестанты выходили один за другим, чтобы ученики могли на них упражняться. Один попытался упасть раньше, чем получил удар. Корбиниан этого не допустил. Он приказал ему встать и ударил его коленом между ног. Человек скрючился, согнувшись вперед, и колено попало по нему второй раз. Прямо в лицо.

— Это тоже вариант, — сказал Корбиниан ученикам. И повернулся ко мне: — Вот для чего наколенник. Бывает, разобьешь ему нос, кровища хлещет. А пятна с брюк уже не отстираешь.

Собаки снова подняли лай. Корбиниан взглянул на часы.

— На сей раз они не ошиблись машиной, — сказал он. — В это время проводят занятия с проводниками служебных собак.

Позднее в Вестерборке я встречал людей, на которых упражнялись проводники служебных собак. Они были ужасно искалечены.

Вечером того дня в Эллекоме я надел фрак и пел песню Мэкки-Ножа. Хауптштурмфюрер Брендель был в восторге, и большой Корбиниан громко орал: „Браво!“