Гибель красных богов
Шрифт:
Белосельцев ждал благой вести. Вестник, наполненный автоматами, фотокамерами, телескопами, в пылающем зареве, возвращался оттуда, куда стремилось утомленное человечество, уповая на новое безгрешное бытие. Куда готовы были умчаться аппараты и станции марсианского проекта, чтобы окропить бездушные планеты живой водой, чтобы в райских поселениях, свободное от бренной земли, усеянной полями сражений, могилами невинно убиенных, расселилось воскрешенное человечество, и отец, молодой, с красными лейтенантскими ромбиками, шел в прозрачной пустоте хрустального неба, держа в руках душистое яблоко.
В размытой лазури, куда вглядывались ищущие глаза, возникло легчайшее уплотнение. Сгусток синевы. Затмение переутомленной сетчатки. Превратилось в крохотную материальную точку. Она покачивалась, разрасталась, обретала форму. «Буран», еще далекий, узнаваемый, с короткими плотными крыльями, снижался в жаркую желтизну Земли.
Все, кто был на площадке, ахнули, заорали, загоготали. Стали обниматься. Целовались, плакали, бодали один другого тугими лбами, охлопывали могучими ручищами. Профбосс, счастливый, порозовевший, обнимался, целовался, стряхивал с ресниц набежавшую слезу. Все оборотились вдруг к Белосельцеву, подхватили и начали подбрасывать, выкрикивая: «Ну молодец!.. Ну счастливчик!..» Норовили к нему прикоснуться, отодрать от него лоскуток одежды, отвинтить пуговицу. Ошалев, взлетая в небо и падая на сильные руки конструкторов и генералов-ракетчиков, он понимал, что принес им удачу. Они воспринимают его как живой талисман. И, будь их воля, разодрали бы его на кусочки, чтобы носить его мощи в медальонах, охранительных ладанках, приносящих удачу при ракетных и космических пусках.
Расселись по машинам. Торопливым разношерстным кортежем помчались на взлетное поле. «Буран» стоял одиноко, гордо, на высоком шасси, белый, с черным подбрюшьем, окруженный расплавленным воздухом. Источал свечение, словно охваченный нимбом. Рядом уже расхаживали автоматчики. Стража небесная сменилась на стражу земную. Охраняла драгоценный, принесенный из Космоса, клад. Все вывалили из машин, окружили «Буран».
– С победой вас, дорогие товарищи!.. Поздравление вам от Политбюро и нашего Президента! – Профбосс уже вполне владел собой. Придавал сумбурным проявлениям радости характер государственного свершения.
Белосельцев тронул термическое покрытие челнока, которое было горячим, телесным. Такова была температура, при которой жили и летали ангелы. Вдохнул запах опаленного, напоминавшего миндаль вещества, – так благоухали пространства, сквозь которые пролетел челнок.
К кораблю приставляли стремянки. Осуществляли первый осмотр. Снимали первые показатели приборов. Делали первое описание спустившегося аппарата. Постепенно все успокоились. Наполнились уверенностью, гордыней удачливых творцов. Торопились в банкетный зал, где их ожидал праздничный обед. Кортеж развернулся, унося с поля оживленных, сильных людей, для которых нет невозможного.
Белосельцев остался один. «Буран» остывал. Автоматчики стояли в тени его крыльев. Ему захотелось подняться по стремянке и заглянуть в приоткрытый люк. Он вспомнил слова инженера Митяева о том, что челнок принесет с небес драгоценный ларец, и в нем – белоснежный свиток, на котором начертан Рай, размеры Божьего престола, золотые письмена священного откровения.
Он приблизился к «Бурану». Полез по хрупкой стремянке вдоль теплого выпуклого тулова. Достиг вершины. Заглянул в приоткрытый люк. В черноте что-то мерцало, шевелилось. Шло непрерывное движение, ровный шелест и хруст. Нутро челнока было полно тараканов, которые изгрызли в прах приборы, компьютеры, оптику телескопов, золото и серебро сочленений. Все источало жуткий шелест, душное зловоньи смерти.
Глава одиннадцатая
Даже в Москве ему являлось как бред нутро прекрасного космического ангела, полное копошащихся черных тварей, сожравших божественный ларец и священное послание. Космос, куда он стремился. Рай, на который уповал, был обиталищем тараканов, превративших в труху его мечту о бессмертии.
Это был знак поражения. Чекист, который послал его на задание, заблуждался, пребывал в прекраснодушных иллюзиях, не ведая глубины катастрофы. Оперировал партией, которой не было и в помине. Рассчитывал на армейские дивизии, которых не существовало. Полагался на союз рабочих и крестьян, на творческую и научную интеллигенцию, от которых осталась пустота. Все источили прожорливые энергичные насекомые с чуткими усиками и острыми челюстями, размножившиеся в душном дупле мертвой державы.
Необходима была срочная встреча с Чекистом, дабы проинформировать его об уровне опасности, о степени катастрофы. Он звонил референтам, общался с помощником, но ему вежливо сообщали, что Чекист отсутствует, но как только появится, ему немедленно доложат. Это было непреодолимо. Приходилось нести страшный груз воспоминаний в себе. Анализировать, обобщать, искать возможные выходы. Чтобы при встрече с Чекистом, когда она наконец состоится, быть во всеоружии.
Однако задание не отменялось. Разведоперация продолжалась. Он летел теперь на атомный полигон в Семипалатинск, где предстояло очередное испытание и куда направлялся Премьер для инспекции этого важнейшего военно-стратегического и хозяйственного объекта.
Белосельцев летел туда с особым мучительным ожиданием. Его влекла не только возможность увидеть и почувствовать вблизи Премьера, ключевую фигуру в заговоре государственников, но и встретиться с Мутантом, о котором тайно поведал ему Академик. Рассказ Академика напоминал галлюцинацию наркомана. Но разве самому ему не всадили в синюю вену жестокий шприц, не впрыснули ядовитое безумие, превратившее разум в фабрику разноцветных бредов.
Они летели с Премьером в удобном салоне по высокой плавной дуге над земным шаром, шестая часть которого уверенно охранялась советскими погранвойсками, контролировалась советской властью, управлялась советским правительством. Премьер, командующий громадным народным хозяйством, имевший влияние на могущественнейшую экономику мира, был милым, домашним, нечванливым. Чем-то, быть может, тучностью неповоротливого тела, добрым взглядом близоруких глаз сквозь тяжелые очки, неуверенными движениями пухлых рук, напоминал Пьера Безухова. Был умеренно либеральных взглядов, симпатизировал западным экономическим теориям, охотно давал интервью тележурналистам, рассказывая о своих привычках, – о плавательном бассейне, о любви к баварскому пиву, к развлекательному английскому чтиву. И теперь, в салоне, он читал какой-то английский детектив в глянцевой забавной обложке. Отложил лакированную книжицу, чтобы ответить Белосельцеву на его тревожные, нервные вопрошания.
– Видите ли, я полагаю, что мы уже прошли самый мучительный, сумбурный период перестройки. Люди узнали много нового. Естественно, это их взбаламутило, породило некоторый хаос в умах. Теперь, как этому учит кибернетика, в системах, потерявших устойчивость, нужно проложить стабилизирующий контур. Или, другим языком, немного «подморозить» общество, которое, как перегретый холодец, начало слегка плыть, – он добродушно и мило щурился, привычным толчком пухлого пальца поправляя очки. Уделял своему попутчику ровно столько внимания, сколько просил его об этом Чекист. Белосельцев представлял, как старательно Премьер гребет жирными руками в лазурном бассейне, вертит в воде коротко стриженной головой, напрягает розовую складчатую шею под присмотром услужливого тренера. – Мы в правительстве подготовили несколько мероприятий, которые должны «нагрузить» экономику, изъять у народа накопившуюся денежную массу. Это в первую очередь строительство трансконтинентальных шоссейных дорог. Люди вложат свои сбережения в этот впечатляющий, поистине советский проект, согласно которому Брест будет соединен автострадой с Южно-Сахалинском, а Воркута и Салехард – с Кушкой. – Белосельцев слушал эти успокаивающие пояснения, представляя, как Премьер в жару, на своей правительственной даче, в тени узорной беседки, пьет баварское пиво. Толстая граненая кружка. Золотая, падающая из бутылки струя. Белая кайма мягкой пены над янтарной толщей напитка. Полные губы Премьера тянутся, страстно касаются стекла, раздвигают пену, достигают холодного светлого пива. Сосут, издавая хлюпающий звук. И на белом фарфоровом блюде ярко-красные костяные раки. – Мы создадим мощнейшее совместное предприятие с Америкой и начнем строительство туннеля под Беринговым проливом, от Чукотки к Аляске. Это будет проект в духе нового мышления, который привяжет американский капитал к экономическим преобразованиям в СССР. Одновременно, не разрушая основ индустрии, мы дадим абсолютную свободу мелкотоварной стихии, которая овладела умами. Рестораны, парикмахерские, салоны, артели, розничная торговля, коптильные цеха, хлебопекарни – все, куда устремлены глаза мечтающего о собственности обывателя. – Белосельцев воображал, как Премьер лежит в летней опочивальне среди сухого, душистого дерева, под мягким абажуром вечерней лампы, сладко дремлет, и на его жирной волосатой груди покоится глянцевый американский журнал с рекламой нового небесно-голубого «Форда». – Каждому сословию мы увеличим социальное жизненное пространство. Загородные участки расширенной площади и комфортабельные коттеджи. Автомобильный завод с лицензиями «Вольво», «Мицубиси», «Фольксвагена», выпускающий первоклассные автомобили. Ночные клубы и стриптиз-бары, дающие выход сексуальным энергиям. Рок-фестивали и кинопродукция, соперничающая по увлекательности с Голливудом. Все это, как губка, впитает в себя протест, недовольство, фронду, превратив их в обычную погоню за потреблением. И для всего этого нам нужно полгода. На это время мы и произведем «подморозку», о чем договорились с товарищами.