Гилгул
Шрифт:
— И что? — зло спросил Саша. — Я убил его, и что теперь?
— Ты пожалеешь об этом, — грустно улыбнувшись, пообещал Леонид Юрьевич. — Очень скоро. Станешь искать успокоения и не обретешь его. Будешь молить о прощении, но никто не ответит тебе и не скажет за тебя, потому что у тебя нет больше Ангела.
— Значит, так тому и быть, — упрямо закончил Саша и спустил курок. Леонид Юрьевич покачал головой. Саша выстрелил еще раз. И еще раз. Теперь он не видел почти ничего, потому что ослеп от вспышек. Только отблеск пламени на гильзах да печальную улыбку на лице неумирающего Леонида Юрьевича. А еще, всего лишь на одно мгновение, он увидел белые, почти прозрачные крылья, распахнувшиеся вдруг за спиной того, в кого он стрелял.
23 часа 58 минут Дежурный старшина зевнул и широко шлепнул журналом регистрации происшествий сидящего на стекле комара. От комара осталось лишь мокрое пятно да прилипшие к стеклу лапки и крылышки.
— Во, мля, — пробурчал дежурный. — Весна, мля, апрель, а комарья уже, что этого… в сортире. Откуда берутся? Вот нет, шобы другая какая живность, а вот гнус — он целый год. Из крохотной клетушки политуголка вышли двое штатских. Лица у них были непроницаемо-серьезны. Следом шагал задержанный. Руки его были скованы наручниками за спиной, на распухших, разбитых губах блуждала бессмысленная улыбка. Странный мужик, — дежурный сразу обратил на это внимание, — с распухшим лицом, превратившимся в один сплошной синяк. Черный такой синяк, с фиолетовыми наплывами под глазами. Нос — что твоя подушка. Виски у мужчины совершенно седые, не по возрасту. На вид-то ему больше сороковника и не дашь. За задержанным шагал третий штатский. А за ними поспешал хозяин «Волги», бормотавший торопливо.
— Вот так и случается, начальник. Поехали с племяшами на природу, думали шашлыки сообразить, а тут дождь как раз. Мы в лесочке спрятались, ну и увидели их. Я ведь сразу сообразил, что-то не то с ними. Ну, мы сразу в машину и сюда, за подмогой.
— Поедете с нами, — повернувшись к нему, лениво оборвал штатский, шедший сзади. — На Петровке все зафиксируем.
— Ага, хорошо, — угодливо кивнул тот. — Все понял, начальник. Я, знач, прямо за вами и поеду.
— Иди, иди, — отправил его к выходу штатский, а сам остановился у дежурки. Старшина торопливо смахнул останки комара широкой ладонью, смущенно стащил фуражку и вытер вспотевший лоб.
— В Москву от вас можно позвонить? — спросил штатский и добавил не без иронии: — Коллега.
— Да вот же, — старшина придвинул допотопный эбонитовый аппарат. — Сперва девяточку наберите, до гудочка. Потом восьмерочку. А потом уже номерок. Стоявший рядом с окошком поселковый участковый с погонами сержанта крякнул для начала разговора и поинтересовался у штатского:
— А все-таки хотелось бы уяснить для себя, товарищ… Извините, не знаю, как вас по званию…
— Капитан, — ответил тот, накручивая диск.
— Ага. Значит, товарищ капитан. Вот этот задержанный, он кто? А то тут вы понаехали, с области, вон, тоже. Когда это такое было, чтобы из-за одного человека столько народу приезжало? Он что, террорист какой-нибудь? Этого… международного масштаба, — спросил сержант. Тот хмыкнул, качнул головой.
— Ну вы даете, мужики. Совсем, что ли, телевизор не смотрите? Это же… — Он сделал знак рукой, мол, подождите минуту. — Алло? Левушка? Смирнитский. Ну, все в порядке у нас. Все в порядке. Да, взяли, а как же. Нет, никого не зацепил. Два трупа рядом обнаружили, там сейчас эксперты работают и следователь из облпрокуратуры подъехал. Представляешь, даже свидетель обнаружился. Всегда бы так. Значит, через полчасика жди. Всей компанией. Ты там пока для клиента «одиночку» освободи. А то ведь такого к нормальным уркам посадить — он их загрызет ночью всех. Говорю же, совсем без «чердака» мужик. Тогда придется в карцер. Да ничего с ним не сделается, еще на пользу пойдет. Да точно, точно. Не надо ему никакого врача. До утра посидит, а там видно будет. Давай, а то нам еще рапорт строчить. Ну все. Бывай. Он повесил трубку и шагнул было к двери, но сержант не собирался отпускать «городского» без объяснений.
— Товарищ капитан, вы не ответили, — напомнил он. — Насчет этого… Задержанного.
— А, да. — Тот остановился, оглядел насмешливо «коллег», покачал головой: «Поймали и даже не знают кого». — Эх вы, сыщики. Потрошитель это.
— Хто? — переспросил изумленно старшина. Капитан усмехнулся и вышел из отделения.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Ему снился сон. Во сне этом было много странного, чудного. Он видел высокие дома, совсем не похожие на его дом. Он видел людей, одетых в необычные одежды. Таких одежд ему видеть раньше не приходилось. Сон словно отщелкивал застывшие картинки жизни в обратном порядке, все быстрее и быстрее. Огромная лодка, тонущая в черной масляной воде, которой не видно предела и в которой бьется тысяча людей. Затем туман над странным, сумеречным городом, над крышами которого он увидел высокую островерхую башню с большими круглыми часами. На смену первому городу пришел второй — еще более древний, с огромной площадью, до краев заполненной народом. В центре площади пылал костер, а на костре… Ему показалось, что это был человек. Картинки сменялись все быстрее. Следом за пушечным дымом, стелющимся над окопами, и солдатами в кирасах появились всадники в железных доспехах. Затем — лучники в латуни и коже. Мелькание картинок стало почти неразличимым, и все-таки он умудрялся замечать некоторые из них. Палящий день, невысокая гора, окруженная двумя кольцами воинов, и три креста на верхушке горы. Каменный театр, на арене которого обезумевшая толпа режет мужчину в белых одеждах и красном плаще. Мелькание, мелькание, мелькание. Горящий город со знакомыми глинобитными домами, утопающий в огне. Мечущиеся в поисках спасения горожане и солдаты в забрызганных кровью доспехах, бегущие по улицам. И кто-то высокий, статный, с коротким мечом в руке, шагающий впереди всех. И было еще что-то. Едва уловимое мгновение, за которое сон ушел, растворился, растаял в темноте забытья. И растаяли вместе с ним корабль, город с островерхой башней и костер, на котором бился в агонии человек. Растаяли затянутые дымом окопы и кресты, стоящие на вершине низкой горы. Растаял пылающий город, а следом за ним стерлись и яркие, пестрые пятна воспоминаний. И тогда он…
…вздрогнул и проснулся. Было душно. Наверное, духота и разбудила его. А еще стрекотал неподалеку сверчок и с улицы доносилось пение ночной птицы. Он зажмурился посильнее, пытаясь вспомнить, что же ему снилось, но сон уже ушел, не оставив после себя воспоминаний. Лишь осадок, неприятный, страшный. Кто-то прикоснулся к его плечу. А спустя секунду он почувствовал вонь, накатившую ужасающе-тяжелой волной.
— О-ат, — шипящим шепотом произнес человек, тронувший его за плечо. — О-ат по-ыпаться. О-ат. По-хо. О-ат. По-хо. Он открыл глаза и резко повернулся. Рядом с его лежанкой на корточках сидел Исаак. Тихий помешанный, живущий по соседству.
— Что случилось, Исаак? — спросил он, приподнимаясь на локте и вглядываясь в противоположный угол лачуги, где мирно спали жена и дочери. Толстяк указал на задернутый пологом дверной проем и механически закачал головой, застонал, словно ему причинили страшную боль.
— По-о-хо. Вой был страшным. Он вдруг понял: случилось что-то по-настоящему жуткое. Возможно, непоправимое. На секунду ему показалось, будто он знает, ЧТО именно. У него даже мороз пробежал по спине. Впрочем, ощущение тут же исчезло. Остался только мерзкий осадок. Такое случается, когда знаешь ответ на вопрос, но никак не можешь вспомнить его. «Ладно, — сказал самому себе. — Ничего страшного. Мало ли что взбредет в голову сумасшедшему?»
— Пойдем, Исаак, — прошептал он, кивая на дверь. — Пойдем. Исаак покажет Лоту, что его напугало. Исаак быстро затряс головой, улыбнулся своей жуткой гниющей улыбкой и поспешил к двери, страшновато переваливаясь на коротких, сгнивших ногах. Лот же поднялся, запахнул поплотнее милоть и зашагал следом.