Гиперболоид инженера Гарина. Аэлита(изд.1959)
Шрифт:
«К чему, подлец, гнет? К чему гнет?» – думал Шельга, морщась от головной боли.
Гарин обхватил колено, закурил папиросу, поднял глаза к сводчатому потолку.
– Видите ли, Шельга, прежде всего вам нужно усвоить, что я никогда не лгу… Может быть, из презрения к людям, но это неважно. Итак: Роллинг с его миллиардами нужен мне до поры до времени, только… Так же, как и я нужен Роллингу… Это он, кажется, уже понял, несмотря на тупость… Роллинг приехал сюда, чтобы колонизировать Европу. Если он этого не сделает, он лопнет у себя в Америке со своими миллиардами. Роллинг– животное, вся его задача– переть вперед, бодать, топтать. У него ни на грош фантазии… Единственная стена, о которую он может
[^1Космополит (греч. «мировой гражданин»)– человек,отрицающий понятие родины и национальности, признающий себя всемирным гражданином.]
– Разумеется, – с презрительной усмешкой сказал Шельга.
– Наши взаимоотношения таковы: до некоторого времени мы работаем вместе…
– До двадцать восьмого…
Гарин быстро, с блестящими глазами, с юмором взглянул на Шельгу.
– Вы это высчитали? По газетам?
– Может быть…
– Хорошо… Пусть до двадцать восьмого. Затем неминуемо мы должны вгрызться друг другу в печенку… Если одолеет Роллинг – Советской России это будет вдвойне ужасно: мой аппарат окажется у него в руках, и тогда с ним бороться будет вам чрезвычайно трудно… Так вот, тем самым, товарищ Шельга, что вы пробудете здесь с недельку в соседстве с пауками, вы страшно, неизмеримо увеличиваете возможность моей победы.
Шельга закрыл глаза. Гарин сидел у него в ногах и курил короткими затяжками. Шельга проговорил:
– На кой черт вам мое согласие, вы и без согласия продержите меня здесь, сколько влезет. Говорите уж прямо, что вам нужно…
– Давно бы так… А то– слово коммуниста… Ей-богу, давеча вы мне так больно сделали, так досадно… Сейчас, кажется, вы уже начинаете разбираться. Мы с вами враги, правда… Но мы должны работать вместе… С вашей точки зрения я – выродок, величайший индивидуалист… Я, Петр Петрович Гарин, милостью сил, меня создавших, с моим мозгом,– не улыбайтесь, Шельга,– гениальным, да, да, с неизжитыми страстями, от которых мне и самому тяжело и страшно, с моей жадностью и беспринципностью, противопоставляю себя, буквально – противопоставляю себя человечеству.
– Ух ты, – сказал Шельга, – ну и сволочь…
– Именно: «Ух ты, сволочь», вы меня поняли. Я – сластолюбец, все секунды моей жизни я стремлюсь отдать наслаждению. Я бешено тороплюсь покончить с Роллингом, потому что теряю эти драгоценные секунды. Вы – там, в России, – воинствующая, материализированная идея. У меня нет никакой идеи,– сознательно, религиозно ненавижу всякую идею. Я поставил себе цель: создать такую обстановку (подробно рассказывать не буду, вы утомитесь), окружить себя таким излишеством, – сады Семирамиды и прочий восточное великолепие покажутся детским вздором перед моим раем. Я призову всю науку, всю индустрию, все искусство служить мне. Шельга, вы понимаете, что я для вас – опасность отдаленная и весьма фантастичная. Роллинг – опасность конкретная, близкая, страшная. Поэтому до известной точки мы с вами должны идти вместе, до тех пор, покуда Роллинг не будет растоптан. Большего я не прошу.
– В чем вы хотите, чтобы выразилась моя помощь? – сквозь зубы проговорил Шельга.
– Нужно, чтобы вы совершили небольшую прогулку по морю.
– Иными словами, вы хотите продолжать мой плен?
– Да.
– Что дадите за то, чтобы я не позвал на помощь первого попавшегося полицейского, когда вы повезете меня к морю?
– Любую сумму.
– Не хочу никакой суммы!
– Ловко,– сказал Гарин и повертелся на тюфяке.– А за модель моего аппарата согласитесь? (Шельга засопел.) Не верите? Обману, не отдам? Ну-ка, подумайте, – обману или нет? (Шельга дернул плечом.) То-то… Идея аппарата проста до глупости… Никакими силами я не смогу долго держать ее в секрете. Такова судьба гениальных изобретений. После двадцать восьмого во всех газетах будет описано действие инфракрасных лучей, и немцы, именно немцы, ровно через полгода построят точно такой же аппарат. Я ничем не рискую. Берите модель, везите ее в Россию. Да, кстати, у меня ваши паспорта и бумаги… Пожалуйста, они не нужны больше… Простите, что я в них порылся. Я страшно любопытен… Что это у вас за снимок татуированного мальчишки?
– Так, один беспризорный, – сейчас же ответил Шельга, понимая сквозь головную боль, что Гарин подбирается к самому главному, для чего и пришел в подвал.
– На обороте карточки помечено двенадцатое число прошлого месяца, значит, вы снимали мальчишку накануне отъезда?.. И фотографию взяли с собой, чтобы показать мне. В Ленинграде вы ее никому не показывали?
– Нет, – сквозь зубы ответил Шельга.
– А мальчишку куда дели? Так, так, я и не заметил, – тут даже имя поставлено: Иван Гусев. В гребном клубе, что ли, снимали, на террасе? Узнаю, места знакомые… Что же вам мальчишка рассказывал? Манцев жив?
– Жив.
– Он нашел то, что они там искали?
– Кажется, нашел.
– Вот видите, я всегда верил в Манцева.
Гарин рассчитал верно. У Шельги так устроена была голова, что врать он никак не мог – и по брезгливости и потому еще, что лганье считал дешевкой в игре и в борьбе. Через минуту Гарин узнал всю историю появления Ивана в гребном клубе и все, что он рассказал о работах Манцева.
– Итак, – Гарин поднялся, весело потер руки, – если двадцать девятого ночью мы поедем на автомобиле, модель аппарата будет с нами, – вы укажете любое место, где мы аппаратик припрячем до времени… Так вот: достаточной будет для вас такая гарантия? Согласны?
– Согласен.
– Добиваться моей смерти не будете?
– В ближайшее время – не буду.
– Я прикажу перевести вас наверх, здесь слишком сыро, – поправляйтесь, пейте, кушайте всласть.
Гарин подмигнул и вышел.
59
– Ваше имя, фамилия?
– Ротмистр Кульневского полка Александр Иванович Волшин, – ответил широкоскулый офицер, вытягиваясь перед Гариным.
– На какие средства существуете?
– Поденная работа у генерала Субботина по разведению кроликов, двадцать су в день, харчи его. Был шофером, неплохо зарабатывал, однополчане уговорили пойти делегатом на монархический съезд. На первом же заседании сгоряча въехал в морду полковнику Шерстобитову, кирилловцу. Лишен полномочий и потерял службу.
– Предлагаю опасную работу. Крупный гонорар. Согласны?
– Так точно.
– Вы поедете в Париж. Получите рекомендацию. Будете зачислены на службу. С бумагами и мандатом выедете в Ленинград… Там вот по этой фотографии отыщете одного мальчишку…
60
Прошло пять дней. Ничто не нарушало покоя прирейнского небольшого городка К., лежащего в зеленой и влажной долине вблизи знаменитых заводов Анилиновой компании.
На извилистых улицах с узкими тротуарами с утра весело постукивали деревянные подошвы школьников, раздавались тяжелые шаги рабочих, женщины катили детские колясочки в тень лип к речке… Из парикмахерской выходил парикмахер в парусиновом жилете и ставил на тротуар стремянку. Подмастерье лез на нее чистить и без того сверкающую вывеску на штанге – медный тазик и белый конский хвост. В кофейне вытирали зеркальные стекла. Громыхала на огромных колесах телега с пустыми пивными бочками.