Гиперборея
Шрифт:
— Ю-Ю, от меня хоть что-нибудь осталось? — сумела выговорить я.
— Зато лицо твое вернулось в нормальное состояние, опухоль спала, — уже более веселым голосом констатировал врач. — Не переживай! Все у тебя уже почти в норме. К вечеру уже можно танцевать.
— Ты подозрительно весел. Что плохого еще случилось, пока я валялась с пробитой башкой?
Ю-Ю взял мою руку и начал нащупывать пульс.
— Слабый пока… Что плохого? Не знаю, хорошо это или не очень, но мы достигли того самого места икс.
— О наместниках пока ничего не слышно?
— Мне ничего не слышно. Мне приказано нести гауптвахту возле тебя.
— Хамсин приказал?
— А кто же еще?
— А что это за шум там? Какие-то крики. Женские, по-моему…
— У нас тут в лагере только две представительницы прекрасного пола: ты и Василиска. И раз ты сейчас не вопишь во всю глотку, то… сделай логический вывод.
— Смеешься? Я после контузии…
— Ах, да! — шлепнул он себя ладонью по голове.
— И что это она так верещит?
— Из-за тебя все.
— Неужели переживает? Как убивается бедная!
— Знаешь, Хамсин сам тебя вытащил из ущелья. Собственными белыми ручками. Это ее взбесило. До сих пор успокоиться не может.
— Сам? Зачем это ему, если он все равно собрался всех наместников, включая и меня, уничтожить? Я могла бы вообще не выйти из этого ущелья и впасть в бесконечный анабиоз.
— Этот же вопрос наверняка волнует и нашу истеричную первую леди.
— А ты что думаешь?
— А я думаю, что у нашего принципала на тебя какие-то особые планы. Не стал бы он так напрягаться ни из-за кого другого.
— Какие еще планы?
— Мне кажется, ты об этом узнаешь совсем скоро.
— А ведь такое происходит не впервые. Однажды, он уже вытаскивал меня из воды. Какое-то у меня предчувствие появилось… Странное…
— Я заметил, что женщины подобные вещи склонны преувеличивать и даже иногда выдумывать, — возвестил Ю-Ю так, словно сделал открытие. — А ты почему-то упорно не хочешь замечать очевидного. А Василиса уже давно, между прочим, заметила. Кстати, она призналась своему возлюбленному, что сама помогла тебе бежать их храма. И главное, она сказала, почему так поступила. Как думаешь, у нее есть основания для ревности?
— Люди иногда ревнуют и на пустом месте. Василиса, если ты помнишь, — человек.
— То есть ты все также упрямо ничего не хочешь замечать?
— Ю-Ю! Что я не хочу замечать? Что Хамсин вдруг проникся ко мне глубокими чувствами? Что он в меня влюблен? Но это же смешно! Ты же реалист, Ю-Ю, ты агностик! Ты никогда не был романтиком! Ты же не можешь верить в подобную чепуху! Титан не может влюбиться! Мне хватило трех лет, проведенных с Гавром, чтобы понять это.
— А Хамсин вовсе не титан. И никогда им не был. Даже в прошлой жизни…
— Что?.. Ты уверен?
Меня поразил столбняк. Я даже забыла все свои заготовленные аргументы.
— Реалист, агностик… А знаешь, почему? Потому что я, прежде всего, — физиолог. Помнишь об этом?
— А что… есть какие-то отличия в физиологии?
— И почему, ты думаешь, он меня при себе держит? Я нужен ему на тот случай, если с ним случиться неприятность в роде той, которая приключилась с тобой. Или ранят его в бою… Человеческий организм, даже наделенный бессмертием, не может так же успешно регенерировать, как организм титана или даже организм титана в сотом поколении. Гены небожителей очень сильны. А Хамсин когда-то так и не сумел вновь обрести зрение. Глаза возродились, а способность видеть ими — нет. С титаном такого бы не случилось. Понимаешь?
Я пребывала в растерянности и ничего не могла понять. Так вот почему он всегда был так непредсказуем, непостижим и скрытен. А я-то хвастала перед ним своими ангельскими генами…
К вечеру этого дня я могла уже подняться и пройтись. Я решилась выйти из палатки на свежий воздух. Меня не стали больше связывать, солдаты смотрели на меня даже с какой-то жалостью. Наверное, я очень похудела, и уж точно была бледна как полотно. Во всем теле чувствовалась слабость, какая бывает после высокой температуры или выхода силы в большом количестве за один раз.
Местности, в которой мы остановились, я не узнавала. Возможно это все же было подножье горы Аполлона, только с другой стороны. Реликтовых деревьев неподалеку также не наблюдалось. Но зато почему-то именно это место и считалось самым близким к подземелью Энги.
О приближении наместников ничего не было слышно, но лагерь пребывал в боевой готовности. А я постоянно находилась под присмотром. Везде и всюду на своей спине чувствовала наблюдающий взгляд.
Уже перед самым закатом меня удостоили аудиенции. Вернее сказать, Хамсин подошел ко мне один без своей неизменной спутницы и без Ильсара. Я сидела на камне и смотрела в ту сторону, откуда могли появиться наместники. У горизонта местность заканчивалась холмами, а перед ними не было ни души. Я ждала и боялась их появления. Кем бы мне пришлось тогда быть: наблюдателем или участником. И на чьей стороне? В моей голове все совсем перемешалось. Возможно, результаты контузии…
Я собралась было подняться с камня, но увидела принципала и осталась на месте. Он пребывал в меланхолии: его обычный грозный вид сменился скучающим выражением. Ожидание томило его также как и меня. Хамсин подошел и остановился рядом.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, глядя в ту же сторону, что и я.
— Спасибо. Хорошо.
А что я еще могла ответить? Поблагодарить его за спасение? Или за то, что именно из-за него я упала в пропасть?
— Твой друг тебя быстро поставил на ноги.
— Да.
— Ты очень бледна. Может быть, тебе не стоило подниматься так рано?
Я не могла поверить ушам: что за тон?! Нет! Разрешить все раз и навсегда!
— Ты слишком заботишься обо мне, принципал. Ты забыл, что собрался разделаться со всеми наместниками? А ведь я — тоже наместница. Или тебе уже не нужны Медные Горы?
— Мне не нужны Медные Горы, — подтвердил он совершенно невозмутимо и добавил:-Я и половину всех других наместничеств готов отдать тебе.
Меня бросило в жар. Я даже слегка заикаться начала: