ГИПНОЗ. Скрытые глубины. История открытия и применения
Шрифт:
Одно из самых разумных промесмеристских произведений — «Размышления провинциала», анонимно написанный трактат, принадлежащий перу Жозефа-Мишеля-Антуана Сервана (1737–1807). В нем утверждается, что комиссия переоценила важность конвульсий, которые в провинции, кстати, наблюдались гораздо реже, чем в Париже. Другими словами, комиссии следовало бы сфокусироваться на феномене исцеления, а не на кризисах. Если уж им так не хотелось расспрашивать «избранных» пациентов д’Эслона — могли бы привлечь других, из низших сословий. Еще в нем напоминается читателям, что медицина не застрахована от ошибок; например, прививки запретили почти сразу, задолго до того, как установили их полезность. Другой провинциальный автор (Антуан Эсмонэн де Дампьер) для аргументации приводит эксперименты де Пюисегюра по магнетическому сну. Он обращает внимание на то, что первая комиссия все результаты Месмера объясняла через прикосновения оператора к субъекту, воображение и склонность пациентов к подражанию. В случае же Пюисегюра речь идет о введении в сомнамбулическое состояние на расстоянии, что, по мнению де Дампьера, отвергает идею о необходимости
Годы забвения
Можно с уверенностью сказать, 1784 год Месмер предпочел бы вычеркнуть из своей жизни. Мало того, что огласка как благоприятная, так и неблагоприятная, не показывала никаких признаков затихания и памфлеты продолжали появляться, как грибы после дождя, так еще и во время карнавала 1785 года один клоун нарядился доктором, уселся задом наперед на осла и начал совершать магнетические пассы в направлении идущих сзади людей, а те, в свою очередь, со смехом пародировали конвульсии.
Пришел черед Парижа навлечь на себя недовольство Месмера: по-видимому, опять наступил приступ депрессии, сопровождавшей все его неудачи. Он чувствовал, что парижане не достойны его; они не сумели обеспечить официальное признание ему и его великому открытию. Парижское общество, раздираемое на части разногласиями, постепенно заканчивало свое существование, и это тоже свидетельствовало о том, что с Парижем у Месмера все кончено. Пока Месмер ездил в Лион в августе 1784 (где он потерпел полный провал в месмеризации прусского принца Генри, предложившего себя в качестве скептически настроенного подопытного кролика), делами заправлял Бергассе и приглашал на некоторые собрания людей, не являющихся членами Общества. Вернувшись, Месмер обвинил Бергассе в нарушении секретности, предусмотренной договором. По мнению же Бергассе, пункт секретности существовал лишь временно, чтобы предотвратить чрезмерное распространение доктрины, и пока частные взносы не достигнут суммы, достаточной для оплаты услуг Месмера как преподавателя. Эта сумма была оговорена заранее и составляла десять тысяч луидоров или двести сорок тысяч ливров (для сравнения, слуга или сельский труженик могли заработать всего около сорока тысяч ливров в год). Было собрано даже больше денег, чем необходимо, поэтому Бергассе и решил, что секретность уже ни к чему. Бергассе и Корнманн рассматривали эту сумму в качестве платы за покупку теории, тогда как Месмер считал ее вознаграждением первооткрывателя, который к тому же сохраняет право собственника. Они поссорились, и несмотря на попытки примирить их, предпринятые другими членами Общества, оно распалось. Наиболее влиятельные члены бывшей Парижской академии, Бергассе, Корнманн и Жан-Жак д’Эпремесниль, сформировали фракцию, которая начала пропагандировать политическую форму месмеризма и проповедовать реформу общества согласно принципам естественной гармонии Руссо — революция была уже на подходе. Во фракцию принимались люди, зачастую не имевшие ничего общего с животным магнетизмом, но являвшиеся исключительно политиками, например, будущие лидеры жирондистов Этьен Клавьер и Антуан-Жозеф Горсас.
Бергассе и другим, таким, как Жак-Пьер Бриссо, удалось отыскать в месмеризме политический аспект по двум причинам. Во-первых, в противостоянии месмеризма официальной медицине и науке увидели модель сопротивления диктату авторитетов во всех сферах жизни (и действительно, Бриссо и его друг, лидер революционеров Жан-Поль Марат, чьи научные взгляды также не были официально признаны, считали академии игрушками в руках правительства тиранов). Во-вторых, месмеризм позволял подвести «научную» базу под их политические теории: гармония с универсальным магнетическим флюидом может восстановить здоровье не только человеческого тела, но и всего политического организма Франции. Бергассе открыто политизировал месмеризм в письме в народный Парламент, где он изложил просьбу о спонсорской поддержке исследований по животному магнетизму, дабы противостоять враждебности комиссий. В то время как месмеровские студенты пытались добиться разрешения мастера на публикацию его секретов (не то, чтобы у Месмера и правда были секреты, но он думал, будто они есть), один из отколовшихся членов общества самостоятельно решил издать основные положения учения. Это был доктор Колэ де Воморель, а книга называлась «Афоризмы месью Месмера… в 344 параграфах». В предисловии де Воморель цинично выражает надежду на то, что преданный делу распространения своего учения Месмер не обидится на него за подобное самоуправство.
Предмет наиболее важного диспута между различными ответвлениями месмеристов станет понятен нам только после прочтения следующей главы. Здесь достаточно сказать, что разновидность месмеризма, которую применяли в провинции, очень отличалась от собственно месмеровской методики. Его детище выросло и начало жить своей жизнью. Лионское общество, например, возглавлял настоящий оккультист Жан-Батист Виллермоз. Во время своего визита Месмер не нашел общего языка с Виллермозом, который был розенкрейцером, франкмасоном, мартинистом и главой культовой магической ложи. Не все провинциальные общества были в руках оккультистов, однако большинство из них находило более приемлемым психологический, нематериалистический магнетизм, проповедуемый маркизом де Пюисегюром. Месмеру не оставалось ничего другого, кроме как обижаться на страны, говорящие на родном для него немецком языке, когда те предпочитали месмеризм в трактовке Пюисегюра, а не его собственной. В Германии месмеризм ввел Иоганн Каспар Лаватер (Месмер встретится с ним в 1787 году). А не далее как в 1787 и 1789 годах профессор Эберхард Гмелин опубликует две большие книги по магнетизму, ни разу даже не упомянув имени Месмера.
После
Это очень смутный период жизни Месмера. Книга «Последняя зима Месмера» Пера Олофа Энквиста представляет собой вымышленное повествование о жизни великого магнетизера после Парижа и о его скитаниях по Германии. Относительно того, что делал Месмер в это время, можно придумывать какие угодно небылицы, поскольку на самом деле не известно почти ничего. В книге Энквиста Месмер (или Мейснер, как он себя называет) — грубый, недобросовестный и эгоистичный шарлатан, способный пойти даже на убийство, если оно потребуется для достижения цели, к тому же неравнодушный к пациенткам. Эти его качества вступают в противоречие с законом и порядком, комфортом и благополучием, благоразумием и наукой. Однако, несмотря на все отрицательные черты, Месмер и в книге остается одаренным целителем, умеющим справляться с истерией и психосоматическими болезнями во времена неразвитой еще психологии.
Если оставить в стороне беллетристику, то о Месмере доподлинно известно только то, что он попытался свернуть финансовые дела в Париже и вложить большую часть своего богатства во французские государственные облигации. Никто не знает, куда именно он ездил, слухи о его будто бы длительном пребывании в Англии, скорей всего, являются вымыслом. К началу революции он был за границей или, по крайней мере, не в Париже. Возможно, вследствие того, что большая часть его пациентов и последователей были аристократами — хотя на гильотину попали и последователи, такие как Бергассе и д’Эпремесниль, и противники, включая Байи и Лавуазье — он счел благоразумным держаться подальше от Парижа; кратковременный визит последовал лишь в 1792 году между посещениями Вены в 1791 и 1793 годах. Он также провел какое-то время в Германии у своего издателя Мишеля Макло в Карлсруэ в Бадене. В 1793 году при попытке вернуться в Вену он был задержан по частично сфабрикованному политическому обвинению. Во время какого-то разговора он зачем-то постарался провести различия между экстремизмом якобинцев и оправданной борьбой за свободу жирондистов. Тогда как в Вене начала 90-х годов XVIII в. политкорректными считались те, кто одинаково яростно проклинал всех французских революционеров, независимо от их оттенка или цвета. В самом деле, король и королева Франции были только что обезглавлены, и все королевские фамилии в Европе чувствовали себя весьма неспокойно. Таким образом, Месмеру приписали радикализм и отправили на два месяца в тюрьму. После освобождения 18 декабря 1793 года он, по всей видимости, отправился в Швейцарию, где несколько лет прожил в Фрауенфельде, столице кантона Тургау.
Естественно, Месмеру хотелось вернуть деньги, оставленные в Париже. В 1798 году, когда к власти пришла Директория и стало более-менее безопасно, он вернулся во Францию в надежде хоть как-то компенсировать финансовые потери, ибо государственные облигации, в которые он вложил состояние, обесценились революцией. Он тихо прожил три или четыре года в Версале и Париже, стараясь держаться подальше от животного магнетизма. В 1799 году вышла его книга «Мемуары Ф.А. Месмера, доктора медицины, касающиеся его открытия». В том же году он направил министру науки и культуры Швейцарии, почетным гражданином которой стал в 1798 году, предложение по устройству постоянной клиники. Повторилась все та же старая история. Министр написал ему: «Ваши труды по животному магнетизму, вне всякого сомнения, подкрепляют общепринятое мнение о наличии у вас плодовитого и во всех смыслах примечательного воображения. Но, откровенно говоря, не могу скрыть от вас моего нежелания способствовать развитию физической теории, до сих пор не подкрепленной экспериментальными данными». Заверив Месмера, что это вовсе не «слепое предубеждение», он наотрез отказался поддерживать идею создания клиники на швейцарской земле.
В конце концов французское правительство пожаловало Месмеру пенсию в размере три тысячи франков в год. Этого вполне хватало на безбедное существование, но никак не компенсировало те четыреста тысяч ливров, которые он потерял. Он также жаловался на жену, будто бы растратившую все его состояние в Вене, но это совершенная неправда, ибо деньги были, в первую очередь, ее. Он вернулся на Боденское озеро и жил попеременно то во Фрауенфельде, то в Меерсбурге. Месмер вел уединенный образ жизни, пользуясь услугами экономки и пары слуг, и вряд ли был в курсе прогресса собственного детища. Он изредка принимал у себя посетителей, и один из них, доктор Иоганн Хайнрих Эгг, оставил нам весьма показательное сообщение о своем визите. В нем Эгг тепло отзывается об общительности и познаниях Месмера, о доброте, с которой тот бесплатно лечит местных пациентов, попутно автор признается, что Месмер в разговоре постоянно возвращается к одним и тем же больным для себя вопросам: собственной значимости, узколобости медицинских авторитетов, глупости современной медицины. В одном месте Эгг спрашивает, почему Месмер рекомендует брать для купания речную воду, а не ключевую, и без тени юмора Месмер отвечает, что речная вода, дескать, больше намагничена по сравнению с водой из источника, по той простой причине, что на нее светит солнце, которое он, Месмер, магнетизировал. Эгоцентризм этого человека демонстрировал также и висящий в гостиной портрет, изображающий Месмера в виде гения, празднующего победу животного магнетизма над всеми другими формами медицины.