ГИПНОЗ. Скрытые глубины. История открытия и применения
Шрифт:
Эта безобидная шутка имеет под собой серьезную основу. Однако чтобы ее разглядеть, нам нужно кое-что знать о плацебо. В переводе с латыни плацебо буквально значит: «приношу удовлетворение». То есть оно скорее ублажает пациента, нежели дает ему что-либо эффективное. Плацебо — это любое медицинское средство, которое не предназначено для лечения данной болезни; это может быть любое абсолютно инертное вещество, а может быть также нечто специфическое, но только не для того заболевания, которое лечат. Как я сказал, этот эффект был известен на протяжении всей человеческой истории, но серьезные исследования его начались только в последнем столетии. К великому изумлению исследователей, они обнаружили, что это глупое средство не только лечит и облегчает состояние при широком круге заболеваний, но даже производит побочные токсические эффекты и соответствующие изменения в настроении и поведении. Лекарство, вызывающее тошноту, лечило расстроенный желудок, когда пациентам говорили, что оно поможет. К великому замешательству традиционной медицины, появляются данные, что даже некоторые формы плацебо-хирургии могли бы быть эффективными.
Из этого напрашивается вывод, что все мы обладаем громадными способностями
Великий урок истории медицины состоит в том, что плацебо всегда было нормой медицинской практики, и только в виде исключений, с большими интервалами иногда вводилось в медицинскую практику действительно что-нибудь полезное, вроде лечения цинги свежими фруктами… <Искусство докторов прошлого состояло в умении обращаться с эмоциями людей. Они сами являлись терапевтическими агентами, которые делали лечение эффективным.
В истории медицины отмечается своеобразный феномен: какое-нибудь лекарство входит в моду, какое-то время работает, но потом перестает быть эффективным. На его место приходит другое лекарство, etc. Не далее как в 1833 году французский врач Арман Труссо подгонял своих коллег, чтобы они торопились использовать новые лекарства, пока те работают. Также наше внимание занимает то, что психологические факторы, такие как вера в силу лекарств, столь же важны при лечении болезней, как и фармацевтические. И, следовательно, всякое лечение имеет элемент плацебо-эффекта.
Для того чтобы плацебо работало, пациент, понятно, не должен знать об обмане [65] . Однако на помощь приходят более изощренные выдумки. Так, например, цветное лекарство действует лучше, чем бесцветное, а с привкусом (особенно горьким) — лучше, чем без привкуса. Похоже, данные мероприятия просто удовлетворяют ожидания пациента в том, каким должно быть лекарство. Также и инъекции действуют лучше, чем прием лекарства через рот (быть может, из-за присутствия доктора или медсестры), а капсулы работают лучше, чем таблетки. Различно окрашенные капсулы или таблетки предположительно имеют различные свойства: лиловый — для галлюциногенов, оранжевый и желтый — для модификаторов настроения, белый — для обезболивающих, серый или темно-красный — для слабительных. Также очень помогает, если выписывающий «лекарство» врач — женщина, предположительно потому, что женщина более симпатична. Чем больше группа людей, принимающих лекарство (настоящее или поддельное), тем больше шансов на успех вследствие силы внушения: «Если это помогает им, то поможет и мне». Если сам врач не знает, что «лекарство» — плацебо, то эффективность «лекарства» от этого только возрастает: ибо мы тонко улавливаем его доверие или отсутствие оного. Если авторитетная персона скажет нам что-нибудь типа: «Наши лабораторные опыты показали, что это будет хорошо для вас», эффективность плацебо еще больше возрастает. Пусть все это и попахивает обманом и шарлатанством, но обратная сторона медали состоит в том, что плацебо хорошо зарекомендовало себя при лечении таких физиологических заболеваний, как ангина, артрит, астма, гипертония, головные боли, мигрень, потливость, импотенция, сенная лихорадка, холодные язвы и бородавки, а также при лечении психологических и поведенческих расстройств, таких как беспокойство, депрессия, бессонница и ожирение. Пускай плацебо-средства и являются лживыми, но излечивающими, а вы могли бы допустить как из финансовых соображений, так и из прочих, что докторам скорее следовало бы выписывать своим пациентам именно плацебо, а не активные лекарства. По крайней мере они должны были бы так делать, убедившись, что их пациент реагирует на плацебо. Хоть это еще больше запутывает объяснение, но, оказывается, не каждый верит в это. Оценки расходятся, а экспериментальные данные противоречивы, но, возможно, около половины всего населения (независимо от образования, пола, возраста, расы, социальной, этнической и религиозной принадлежности) не реагируют. В терминах функционирования мозга это выглядит так, как если бы реагирующие на плацебо оперировали больше правой половиной мозга, а не логической левой. Если попытаться составить портрет реагирующего, то можно было бы сказать, что он склонен к уступчивости и перед началом лечения обеспокоен своей болезнью. Можно сказать, реагирующие легковерны, но можно сказать, имеют веру, тогда как остальные — скептики. Итак, мы снова вернулись к вопросу о лечении верой, уже обсуждавшемуся в третьей и пятой главах. Мне кажется, что при некоторых обстоятельствах мы все могли бы реагировать на плацебо, а неспособность быть таковым — не то качество, которое сохраняется на протяжении всей жизни. Раз публика принимает гипноз за магическую терапию, то не может ли и он оказаться своего рода плацебо? Некоторые люди в самом деле думают, что гипноз — это его разновидность. Это те самые люди, чьи взгляды я разобрал в предыдущей главе, — скептики, неверующие, сторонники теории отсутствия состояния гипноза. Ибо в случае правильности их воззрений все исцеления, приписываемые гипнозу, должны были бы объясняться какими-то другими факторами, например, простой релаксацией. Их, стало быть, беспокоит, что гипноз кажется беспричинно эффективным при лечении ряда хронических болей, бородавок и астмы. Поэтому они полагают, «что когда гипнотическое погружение словно что-то добавляет к терапии, то это не что иное, как плацебо-эффект, по сути ритуал, который максимально усиливает веру больного в эффективность лечения». Однако эксперименты показывают другое. На слабогипнабельных гипноз действует примерно как плацебо. Для высокогипнабельных его эффект по снижению боли намного выше, чем можно было бы ожидать от плацебо.
65
Был один смешной эпизод, когда по британскому телевидению показывали кинокомедию «Шлепни пони» в апреле 2000 года, в которой неопытная докторша рассказывает своему смышленому пациенту, что она ему выписала плацебо. — Прим. авт.
Меня часто спрашивают: «Можно ли гипноз применять при «таком-то» заболевании? Мой ответ основывается на убеждении в том, что гипноз можно применять как инструмент при лечении любого заболевания, при котором одной из причин возникновения являются установки пациента. И везде, где наблюдается включенность человеческой психики в конкретную проблему — а насколько я могу судить, в какой-то степени так происходит во всем, — там всегда есть потенциальная возможность эффективно использовать методы гипнотического воздействия.
КОНТРОЛИРОВАНИЕ УМОВ
В песне 1967 года «Красный телефон» из альбома «Вечные перемены» психоделической группы «Лав» автор песни Артур Ли использует понятие гипноза в качестве социальной метафоры. Гипнотизм, который обезоруживает и обезличивает нас, в песне понимается как продукт общества в целом. У общества много способов усыпить нас, ввести в транс, закрыть наши глаза на вещи, которые оно не хочет, чтобы мы видели. В крайней форме это превращается в параноидальный взгляд, согласно которому телевидение — это орудие бюрократии в ее зловредной цели контролировать наши умы.
Достаточно странно, но расхожее мнение по этому вопросу совпадает с наиболее продвинутыми исследованиями ученых. Приверженцы теории отсутствия гипнотического состояния, чьи идеи мы видели в десятой главе, дали свое добро на расширение использования термина «гипнотизм». Отрицая, что таковой вообще существует, и настаивая на необходимости заключения этого слова в кавычки, они опустились до утверждения, согласно которому мы всегда, так или иначе, пребываем в некоем трансе. Когда наше сенсорное восприятие ограничено и приковано к телевизору, мы находимся в телевизионном трансе; когда мы в помещении, где много народу, прислушиваемся к речи одного человека, мы находимся в партийном трансе, который еще больше усугубляется двумя-тремя стаканами вина; когда мы играем на компьютере, мы — в компьютерном трансе, и так далее. Сторонники существования гипнотического состояния, напротив, ограничивают применение термина конкретным психическим статусом, и только им. Они признают, что все трансовые состояния имеют некоторые общие черты, но они также указывают на различия.
На этой стадии книги моя позиция ясна, поскольку я отнес себя в десятой главе к лагерю сторонников состояния и уже пару раз назвал «гипнотическими империалистами» тех людей, которые необдуманно применяют термин «гипнотизм» к любому трансу вообще. Конечно, селективность внимания не прекращается никогда — ведь наш сенсорный аппарат создан для того, чтобы фильтровать информацию, а не воспринимать все подряд, — но это вовсе не значит, что мы загипнотизированы. Тем не менее в этой главе я намерен рассмотреть ряд вопросов, которые более или менее близко примыкают к гипнозу и сконцентрированы на следующем: можем ли мы позволить убедить себя против своей воли и может ли кто-нибудь при помощи гипноза сделать это? Некоторые американские службы в 1950-х и 1960-х годах, по всей видимости, считали, что может; и они вкачивали огромные деньги в нелепые исследования по созданию супершпиона. Но прежде чем обратиться к этому щекотливому эпизоду американской истории, рассмотрим сначала менее экстраординарные случаи попыток контролирования умов.
Всеобщий транс и реклама
В своей книге «Пробуждение: преодоление препятствий на пути к человеческому потенциалу» (1986) Чарлз Тарт выделил фразу «всеобщий транс». Он утверждает, что этот транс есть наше нормальное состояние сознания, поскольку все мы загипнотизированы нашей культурой. Данная книга — это удавшаяся попытка актуализировать идеи влиятельного русского мистика Георгия Ивановича Гурджиева (1866–1949), который уверенно провозгласил, что все мы «скорее, малоинтересные модели одушевленных автоматов». Главный момент учения Гурджиева, вообще всех мистических учений — это пробуждение из указанного состояния квази-сна. Автомат лишен и свободной воли, и реального выбора, и ему даже нельзя приказать что-нибудь сделать. Он не действует, но просто реагирует на входящие стимулы. В этом состоянии мы меньше, чем весь человек.
Идея культурного гипнотизма — гипноидальной нереальности так называемой реальной жизни — хорошо показана в фильме Ларса фон Триера «Европа» (1991). Фильм начинается с гипнотического голоса: «Когда вы услышите мой голос, вы проникаете в Европу. Я сосчитаю до десяти, и на счет «десять» вы окажетесь в Европе». Следует стандартная техника релаксации, когда последовательно расслабляются части тела, и это сопровождается монотонным показом бесконечно бегущего перед взором железнодорожного полотна. Монотонный голос возобновляется несколько раз по ходу фильма. «Европа» оказывается Германией сразу после Второй мировой войны — время вероломства и неопределенности, созревшее для обвинения в нереальности, ощущение которой фон Трир старается достигнуть, используя гипнотическое обрамление. Черно-белые съемки, за исключением отдельных моментов, где герои фильма достигают некоторого накала эмоций, еще больше усугубляют ощущение нереальности.