Гитлер. Последние десять дней. Рассказ очевидца. 1945

Берлин, начало февраля 1945 г. Холодный и пустынный Вильгельмплац — всего лишь нагромождение выгоревших зданий. Куда ни взглянешь, повсюду обсыпающиеся стены зданий с зияющими провалами оконных проемов и груды мусора. От старой имперской канцелярии, дворца в стиле необарокко, когда-то символизирующего гордую эпоху кайзера Вильгельма, остался только полуразрушенный фасад. Неповрежденным сохранилось лишь здание новой имперской канцелярии с небольшим балконом, с которого Адольф Гитлер имел обыкновение приветствовать восторженные толпы немецких подданных. Огромное и угрожающее, возведенное в высокопарном стиле нацистской архитектуры, это строение протянулось вдоль Фоссштрассе от Вильгельмплац до Герман-Геринг-штрассе. Снаружи здание охраняли гвардейцы фюрера, рослые, крепко сбитые парни, какие давно уже не встречались

За несколько недель до этого Гитлер укрылся в лабиринте подземных убежищ, расположенных под канцелярией и примыкающим садом. Тяжелые стальные двери во время воздушных налетов перекрывали все проходы. Ежедневно Гитлер проводил в канцелярии совещания, на которых в присутствии представителей всех трех родов вооруженных сил подробно обсуждалось положение на фронтах и принимались решения относительно практических военных действий сухопутных войск, военно-воздушных и военно-морских сил. Через две недели после назначения на должность старшего помощника начальника Генерального штаба сухопутных войск Хайнца Гудериана мне пришлось впервые сопровождать его в имперскую канцелярию на совещание у Адольфа Гитлера, главнокомандующего вооруженными силами Германии. Мне предстояло быть официально представленным фюреру, чтобы в случае надобности я мог заменить майора Бернда фон Фрайтаг-Лорингхофена, которого намечали назначить адъютантом Гудериана.

Огромный «Мерседес» начальника Генерального штаба остановился перед гигантской колоннадой новой имперской канцелярии, с правой стороны, возле входа, зарезервированного для представителей вермахта. Другой вход, с левой стороны, был предназначен только для членов нацистской партии — довольно красноречивое разграничение. За генералом Гудерианом, назначенным начальником Генерального штаба после известных событий 20 июля 1944 г., через тяжелые дубовые двери мимо салютующих часовых проследовал майор Фрайтаг-Лорингхофен, затем я.

За последние три недели русские войска вплотную подошли к Одеру, в 70 километрах от ворот Берлина, с ходу форсировали реку и захватили несколько плацдармов на западном берегу. У немецкого Верховного командования уже не было резервов, чтобы заткнуть образовавшиеся в обороне бреши. Судьба столицы Германии, казалось, была предрешена, оставалась слабая надежда, что, быть может, советские войска под командованием маршала Георгия Жукова вдруг по какой-либо причине откажутся от дальнейшего продвижения на Берлин.

Просторный вестибюль с высоким потолком производил мрачное впечатление, которое усугублялось скудным освещением. На стенах не было привычных картин и гобеленов, на полу — ковров: все убрали из-за частых массированных бомбардировок. По потолку и по одной из стен змеились гигантские трещины. Многие оконные стекла были заменены картонными и фанерными листами. Сторона, выходящая на старую имперскую канцелярию, была отгорожена дощатыми щитами, прикрывавшими поврежденную бомбами стену. Дежурный офицер попросил меня предъявить служебное удостоверение или другой документ. В конце концов он нашел мою фамилию в длинном официальном списке приглашенных и позволил мне проследовать. Майор сопроводил меня в адъютантскую комнату, представил армейскому адъютанту подполковнику Г. Боргману и поинтересовался, где состоится совещание; поскольку опасность воздушного налета была пока минимальной, участники совещания собирались не в бомбоубежище, а в просторном рабочем кабинете Гитлера.

Мы миновали множество различных коридоров и приемных. У входа в каждое помещение охрана тщательно проверяла наши пропуска. Идти пришлось окружным путем из-за значительных повреждений, причиненных помещениям бомбежками, особенно досталось церемониальному внутреннему двору, полностью разрушенному. Однако крыло здания, где помещался рабочий кабинет Гитлера, почти не пострадало. Полы были по-прежнему до блеска натерты, на стенах висели картины, на окнах — великолепные гардины. Перед приемной, ведущей в совещательную комнату и охраняемой эсэсовцами с автоматами, офицеры СС подвергли нас еще более тщательному досмотру. Мы сдали личное оружие и портфели, содержимое которых досконально инспектировалось. После покушения 20 июля 1944 г. портфели находились под особым подозрением. Нас не обыскивали, но опытные глаза эсэсовских офицеров внимательно изучали каждый квадратный сантиметр нашей тесно облегавшей фигуру военной формы. Снова подробно исследовались наши пропуска, после чего нам, наконец, позволили пройти в приемную.

Однако мы прибыли слишком рано, часы показывали только 3.45, и приемная пока пустовала. В ней находились только трое дежурных, чинно стоявших около стола с прохладительными напитками, и еще трое вооруженных эсэсовцев у двери в кабинет Гитлера, где должно было состояться совещание.

Генерал Гудериан воспользовался паузой, чтобы позвонить в штаб армейского командования в Цоссене и узнать последние новости о положении на Восточном фронте. Вскоре личный адъютант Гитлера штурмбаннфюрер Гюнше пригласил майора Фрайтага и меня пройти в рабочий кабинет фюрера, только окончившего консультации с Борманом. Через несколько минут я заметил в дверях и самого Мартина Бормана. Он был среднего роста, примерно 45–50 лет, коренастый, довольно полный, с толстой короткой шеей. На круглом лице с выступающими скулами и широкими ноздрями выражение почти свирепой жестокости, глаза и весь внешний вид свидетельствовали о коварстве, жидкие волосы были гладко зачесаны назад. Я как завороженный смотрел на человека, который, по слухам, имел огромное влияние на Гитлера, был злым гением команды фюрера. Проходя вслед за Гюнше мимо Бормана, мы коротко его поприветствовали.

В кабинете с очень высоким потолком почти не было мебели, хотя пол устилали роскошные ковры. Выделялся громадный письменный стол Гитлера, на противоположной стороне помещения — небольшие стулья с твердыми сиденьями. Четыре узких и высоких окна, достигавших потолка, и стеклянная дверь выходили в сад канцелярии; на окнах — тяжелые серые шторы. Мягкое кресло у искусно сработанного мраморного стола для карт было поставлено таким образом, чтобы Гитлер мог сидя любоваться видом сада. На этом столе лишь телефон, кнопка электрического звонка, два увесистых пресс-папье и несколько цветных карандашей. Кроме того, в комнате я заметил круглый столик и глубокие кожаные кресла, расставленные справа и слева вдоль стен.

Я и майор Фрайтаг стали раскладывать на столе в заранее обусловленном порядке штабные карты: сверху — касающиеся положения дел в Венгрии, в самом низу — отражающие состояние курляндской группировки. Рядом стоял Гюнше, пристально наблюдавший за нашими манипуляциями, которые заняли всего пару минут. Ровно в 16.00 мы вернулись в приемную, где уже собрались почти все участники совещания. Стоя или сидя небольшими группами, они с серьезным видом пили кофе или шнапс и уплетали бутерброды. Вскоре меня поманил к себе генерал Гудериан и представил начальнику Верховного командования вермахта (ОКВ) генерал-фельдмаршалу Вильгельму Кейтелю, начальнику Генерального штаба сухопутных войск Альфреду Йодлю, гросс-адмиралу Карлу Дёницу и рейхсляйтеру Борману. Оглядевшись, я заметил их адъютантов, державшихся вместе поблизости единой группой, а в дальнем углу приемной — рейхсляйтера СС Генриха Гиммлера, беседовавшего с группенфюрером СС и генерал-лейтенантом войск СС Германом Фегелейном, своим постоянным представителем в ставке Гитлера. Заносчивая манера поведения Фегелейна объяснялась тем фактом, что его жена Грета Браун была родной сестрой Евы Браун, многолетней подруги Гитлера, с которой он незадолго до капитуляции Германии обвенчался. Фегелейн держал себя так, будто уже приходился свояком самому фюреру. Немного в стороне внимательно изучал какой-то документ Эрнст Кальтенбруннер, наводящий страх грозный шеф Главного управления имперской безопасности. Заместитель заведующего отдела печати НСДАП и представитель этого ведомства в ставке фюрера Хайнц о чем-то разговаривал с Вильгельмом Цандером, штандартенфюрером СС и советником Бормана. Рейхсмаршал Герман Геринг сидел вместе с членами своего штаба генералами Карлом Коллером и Кристиансеном возле круглого столика. Вскоре через приемную в совещательную комнату проследовал генерал Бургдорф, старший адъютант Гитлера. Через минуту он вновь показался в дверях и заявил: «Господа, фюрер приглашает вас». Выстроившись в соответствии с воинскими званиями, мы, имея во главе Германа Геринга, прошли в рабочий кабинет Гитлера.

Фюрер стоял особняком посредине огромного помещения, повернувшись лицом к дверям. Почти каждого входившего он приветствовал по отдельности, молча пожимая руку. Иногда задавал вопросы, на которые получал короткие ответы: «да, мой фюрер» или «нет, мой фюрер». Я стоял у порога, с волнением ожидая официальной церемонии моего формального представления Гитлеру. Должно быть, генерал Гудериан упомянул обо мне, ибо я заметил, как фюрер взглянул в мою сторону, и тут же Гудериан жестом подозвал меня. Я направился к Гитлеру, и он, волоча ноги, сделал несколько шагов мне навстречу, ссутулившийся, немощный. Затем он протянул мне правую руку, и я ощутил слабое и вялое рукопожатие, абсолютно лишенное какой-либо силы или чувства. Его голова слегка тряслась, и это поразило меня больше всего. Левая рука безжизненно висела вдоль туловища, и левая ладонь дрожала мелкой дрожью. Двигался он как очень больной и дряхлый старик. Лицо говорило о крайнем утомлении и полном изнеможении, лишь глаза горели внутренним нестерпимым огнем, который моментально настораживал и казался почти неестественным; взгляд был пронизывающим.