Гладиатор для неё
Шрифт:
— В каких богов ты веришь? Лишь в своих или в римских также?
— Да у вас такие же боги как у нас. Только называются по-другому. Юпитер — это Вотан. Отец всех богов, или старший брат для некоторых из них. Есть Юнона, его сестра и жена. Бог оружия Вулкан, у нас просто зовется — Меч. Есть предки стерегущие жилье — мы зовем их деды, вы пенаты. У каждой реки и леса есть свой бог-хранитель. У всякой горы тоже есть, и у каждой долины. Их много.
— Как ты думаешь — боги будут злиться на меня? Ну, из-за Луция.
— По мне, это зависит от того как ты сама чувствуешь,
— А когда появится женщина, которую ты полюбишь, разве ты ей не станешь доверять?
— Наверное… Я еще не знаю. Я, пока не любил. А ты?
— Ну, мужчин — никого. Только отца, но это же по-другому…
Германус придвинулся к ней вплотную. Она от неожиданности отодвинулась. Он всей пятерней зарылся ей в волосы и, аккуратно притянув к себе, стал целовать. Она его не отстранила, хотя и не отвечала на его поцелуй. Возможно, ей стоило разозлиться на такую наглость. Только злости, никакой, не было.
Он целовал нежно и неторопливо. Атилия забылась ненадолго. В какое-то время, вино пьянило и не давало быстро соображать. Ей показалось это забавно, даже приятно. Гладиатор, обняв, стал прижимать ее к себе. Она вспомнила где и с кем. Положила ему ладонь на грудь, и осторожно отодвинула от себя.
— Нет, Германус, я не могу, — выдавила слова.
Он все еще обнимал ее и смотрел прямо в глаза. Атилия резко поднялась, выбравшись из его объятий, и пересела подальше.
— Серселия или еще кто-нибудь могут увидеть, и мне станет стыдно, — сказала шепотом.
— Можем пойти в спальню, — так же прошептав, ответил он.
— Нет, мы не должны… Не сейчас.
Она встала и быстро пошла в сторону спальни. По дороге позвала рабыню:
— Фелица, готовь меня ко сну!
Глава 12
Германус остался сидеть на месте, и взглядом провожал ее. Она зашла в комнату и, задумавшись, остановилась посредине. Прибежала служанка, в руках у нее был медный таз с теплой водой. Она раздела Атилию и стала губкой обтирать все тело.
— Ты пойдешь к Дакусу, когда уйдет Серселия?
Рабыня немного растерялась, и застенчиво ответила:
— Я бы хотела, если госпожа отпустит.
— Я не против. Но прежде, зайдешь ко мне и скажешь, когда она уйдет.
Фелица ответила на выдохе, полушепотом:
— Слушаюсь, госпожа. Благодарю…
Когда служанка, выполнив свои обязанности, ушла, Атилия легла в постель. Она чувствовала, как колотится ее сердце. Сегодня точно не заснуть. Луна бросала свет в окно спальни, от этого комната казалась необычной, как из другого мира. Легкий ветер шевелил кроны деревьев, и они издавали едва слышный шелест. Этот звук в ее голове складывался в какую-то, давно забытую, мелодию. Она силилась вспомнить какую, но мысли постоянно
Что же, все таки, это за мелодия? Такая родная и такая далекая. Кажется, она из другой жизни, из какой-то прошлой, давно забытой. Теперь уже и не вспомнить…
Опять другая, «подлая» мысль не давала ей нормально сосредоточиться. Снова и снова ставя вопрос ребром. Атилия прогоняла ее, ругая себя и коря. Нет! Надо думать о другом, о более важном. Мелодию не вспомнить, и где слышала ее тоже. Значит должно быть что-нибудь важное, требующее внимания. Например, если, вдруг Луций узнает, что она была здесь. Ну и пусть, навестить подругу не преступление. А если он узнает о гладиаторах, об их присутствии в этом доме. Да, но как он об этом узнает — нет, не возможно. Да, и что такого, Серселия здесь распоряжается, она их и пригласила.
Свет луны и шум ветра в листве отвлекал. Новый его порыв заставил мелодию в мыслях звучать сильнее и ярче. Как же кружится голова. А сердце, вот-вот выпрыгнет. Какая же назойливая мелодия, не уходит никак. Так, о чем это она, ах да: «Он придет или нет?». О боги! Нет, нет и еще раз нет. Об этом нельзя даже думать. Тем более желать.
Так, Атилия сосредоточься, какая там была мелодия: ту-у, ту-ту, ту-у-у-у… Растянутая и грустная, как рожок пастушка вечером. Так вот откуда она!
Детство. Нет, юность. Закат солнца. Вдалеке звуки. Странные, тянущиеся звуки. Будто ветер завывает или зовет кто-то. Она идет одна. Ей нельзя — родители будут сердиться. Все равно она идет. Любопытство перебивает страх. Даже служанке своей ничего не сказала. Звуки манят, они слились в мелодию. Она прошла уже через всю оливковую рощу. Впереди холм с кипарисами. Теплый ветер играет в ее волосах. Вот Атилия поднялась наверх, и стоит у высоких, стройных деревьев. От них запах, смолянистый и приятный. И музыка, красивая и грустная.
Правее от холма кустарник, а прямо, насколько видно, травяной луг. Овечки, сбившись в кучу, стоят всей отарой. Звук музыки идет оттуда. Ту-у, ту-ту, ту-у-у-у. Она подходит ближе. Это мальчик, вернее юноша. Дует в рожок, выводит мелодию. На нем серая туника, копна густых волос закрывает глаза. Он ее замечает и перестает играть.
«Как ты это делаешь?». Она без стеснения стоит рядом, и их плечи прикасаются. «Научишь?». Он показывает ей рожок: «Надо дуть сюда. А здесь держать». Отдает ей инструмент в руки. Она пытается, но не выходит.
Юноша улыбается. «Надо вот так». Он берет рожок. Играет. Все у него получается хорошо. Она раздосадована, что у нее не вышло. «А я, зато знаю, как надо целоваться. Хочешь, научу?». Он перестает играть и молча смотрит ей в глаза. Она без смущения его обнимает и целует в губы. Старается повторить все, как делали родители. Юноша прижимается к ней. Чувствуется, как колотиться у него в груди. От этого ее сердце начинает биться сильнее, и еще где-то пульсирует, ниже живота.
— Госпожа Атилия, вы где? — это Фелица ее зовет.