«Гладиаторы» вермахта в действии
Шрифт:
Глава IV.
«ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ» ХАРАКТЕР ПРОТИВОСТОЯНИЯ НА ВОСТОЧНОМ ФРОНТЕ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ ДЛЯ ВЕРМАХТА И НЕМЕЦКОГО ОБЩЕСТВА
Проблема вины вермахта и трагедия плена советских солдат
Самой большой отдельной группой жертв Второй мировой войны были граждане Советского Союза, а самой большой подгруппой внутри этой группы были советские солдаты: их погибло или было искалечено около 10 миллионов, в том числе 3,3 миллиона военнопленных{526}. Зарубежные историки определяют общее количество советских военнопленных в 5,7 миллиона человек, отечественные — в 4,6 миллиона, исключая ряд категорий военнослужащих и ополченцев{527}. Иная методика подсчета отечественных историков используется то ли для большей точности, то ли для лакировки неприглядной статистики — это не совсем ясно.
Особое отношение руководства Третьего Рейха к Советскому Союзу и к советским людям отразилось на положении советских военнопленных, с которыми имел дело прежде всего вермахт. Соответственно, одно из главных преступлений, в котором обвиняют вермахт — это обращение с советскими военнопленными и колоссальное количество жертв
Сложно однозначно ответить на вопрос о причинах массовой смертности среди пленных красноармейцев. Сразу после войны немецкие военные ссылались на объективные тяжелые условия на Восточном фронте, на колоссальную численность военнопленных и связанные с нею проблемы снабжения, охраны и содержания. Начальник Генштаба сухопутной армии Гальдер в апреле 1940 г. сказал: «Война всегда порождает большие проблемы, и со временем они сами собой решаются». По всей видимости, эти слова генерала могли стать лозунгом немецких военных перед лицом проблем с колоссальным числом советских военнопленных{534}. Оправдательные для военного руководства доводы приводились в 1948 г. на так называемом «процессе ОКБ». На самом деле, объективные трудности отчасти были, но следует помнить и о злодейских политических планах военного руководства, которое рассчитывало вести на Востоке войну на уничтожение.
Первыми двумя обреченными группами населения к концу 1941 г. оказались военнопленные и жители блокадного Ленинграда…
Степень вины вермахта в преступлениях нацистов на Восточном фронте — весьма сложный вопрос; говорить об этих преступлениях в общем плане трудно — это может привести к недоразумениям. В самом деле, можно, ли рассматривать 17 миллионов солдат вермахта как общность, действовавшую совершенно одинаково на всех уровнях? Очевидно, нет, хотя историк должен обобщать, должен попытаться найти общий знаменатель в действиях всех солдат… Известен печальный результат нацистской политики в отношении советских военнопленных, известно равнодушие или зловещие намерения нацистского политического руководства, но что было посередине? Как реагировали средние и нижние армейские инстанции на происходящую на их глазах трагедию? Было бы слишком простым решением свести настроения и намерения немногочисленной нацистской верхушки к настроениям в миллионном вермахте — они принципиально не могли быть однородными. Сомнительно, что в немецкой армии все без исключения хотели смерти несчастных советских военнопленных. Немецкую общественность долгое время после войны волновал вопрос о степени причастности вермахта к преступлениям против военнопленных. Это, правда, не сразу вызвало реакцию юстиции. Так, между 1949 и 1958 гг. в ФРГ прошло 24 судебных процесса по делам, связанным с убийствами советских военнопленных; только в 5 случаях речь шла об ответственности вермахта. Лишь в 1970 г. государственный прокурор Ганновера открыл следствие по делу об «отбраковке нетранспортабельных русских военнопленных конвоем «дулага 203»{535}. Впервые предметом этого процесса стало обращение простых солдат вермахта и средних начальственных инстанций с советскими военнопленными; приговоры были вынесены обвинительные.
В этой связи интересно обратиться к немецкой организации размещения и содержания военнопленных, поскольку этот вопрос был важной частью всей системы организации вермахта. Когда 27 июля 1927 г. в Женеве международная конференция из представителей 47 государств приняла Конвенцию о военнопленных, казалось, что человечество покончило с одной из самых больших проблем, связанных с войной. В Конвенции было четко оговорено, что плен не является наказанием, а также не может быть актом мести, но является лишь временным задержанием, не имеющим характера кары. В литературе иногда можно встретить указание на то, что Советский Союз не подписывал Женевскую конвенцию, но это соображение следует отвергнуть, так как достаточные основания для человеческого обращения с пленными давало Гаагское соглашение 1907 г., которое оставалось действительным и без Конвенции 1927 г., о чем были прекрасно осведомлены немецкие военные юристы. В немецком сборнике международно-правовых актов, изданном в 1940 г., прямо указывалось, что Гаагское соглашение о законах и правилах войны действительно и без Женевской конвенции 1927 г., к которой СССР не присоединился{536}. К тому же и Конвенция Красного креста обязывала заботиться о раненых военнопленных, лечить их и обращаться с ними гуманно. Принятый вермахтом в июне 1939 г. «Устав армейской службы» отражал традиционные взгляды военного руководства: он предписывал вести военные действия только против войск противника; необходимые для жизнеобеспечения войск припасы разрешалось приобретать у населения только за плату; предписывалось щадить памятники культуры, гуманно обращаться с пленными и оставлять им вещи личного пользования. Убивать военнопленных можно было только в случае их побега{537}. Немецкий публицист Йорг Фридрих
С другой стороны, советская сторона сама проявила «инициативу» в вопросе о военнопленных. Уже 16 августа 1941 г. Сталин вместе с другими членами Ставки Верховного Главнокомандования подписал приказ № 270 (более известный приказ № 227 от 29 июля 1942 г. («Ни шагу назад!») был лишь его повторением с деталировкой). В принципе, Сталин с самого начала войны к немецким военнопленным относился так же, как Гитлер к советским, просто последних было гораздо больше. По приказу № 270 советские военнопленные объявлялись предателями и изменниками. Семьи командиров, попавших в плен, подлежали репрессиям; родственники солдат лишались льгот{539}. Трудно поверить, но только 29 июля 1956 г. вышло постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР «Об устранении последствий грубых нарушений законности в отношении бывших военнопленных и членов их семей». 28 сентября 1941 г. командующий Ленинградским фронтом Жуков распорядился довести до личного состава, что все члены семей солдат, сдавшихся в плен, будут расстреляны. Это могло означать казнь даже грудных детей! По всей видимости, и вернувшихся из плена ожидал расстрел. Мао Цзэдун, наверное, следовал сталинскому примеру, ибо всех китайских добровольцев, попавших в плен в Корее во время войны 1949–1953 гг. и возвращенных американцами, поголовно истребляли.
В 2004 г. немецкий историк Найтцель Зенке опубликовал фрагменты из протоколов прослушивания немецких генералов в английском плену в Трент Парк (Trent Park) в Миддлсексе. Работавшие на прослушивании сотрудники английского военного министерства отбирали только самые важные высказывания; вследствие отбора возникло 1725 протоколов. Трент Парк представлял собой традиционное старинное английское имение в 700 га, в центре которого находился замок, в котором и содержали немецких генералов и штабных офицеров. Среди пленных был один генерал-полковник (Ханс-Юрген фон Арним, 1889–1962), четыре генерала танковых войск, пять генерал-лейтенантов, два генерал-майора, два полковника, один подполковник и один майор{540}. Документы о прослушивании представляют особый интерес, поскольку регистрируют импульсивные реакции немецких офицеров на происшедшее с ними, а также на новости с фронтов и из рейха. Так, офицеры давали поразительно высокую оценку моральной интегральности участников заговора 20 июля 1944 г. Те из офицеров, под командой которых в свое время служил Клаус фон Штауффенберг, высказывали самые лестные мнения о его качествах как военного профессионала. Также весьма высокой оценке по своим моральным качествам и профессиональным достоинствам удостоился один из руководителей заговора генерал-полковник Людвиг Бек.
Вместе с тем, генерал-лейтенант Максимилиан Зири (Siry) еще более радикально, чем нацистские активисты, оценивал перспективы и реалии войны на Восточном фронте. Он говорил, что напрасно немцев обвиняют в жестокости — по его мнению, все неудачи происходили как раз от недостаточной жестокости. По мнению Зири, если во Франции в 1940 г. французским солдатам, попавшим в окружение, достаточно было указать местонахождение сборного пункта для военнопленных и они туда направлялись, то в СССР все было иначе. Между наступавшими танковыми клиньями и немецкой пехотой часто был 50–80-километровый зазор — советские солдаты этим пользовались и разбегались по лесам, откуда их было чрезвычайно трудно выудить, а ущерб, который они наносили партизанскими действиями, был огромен. Поэтому Зири в свое время предлагал ломать советским военнопленным ноги или руки. Минимум на четыре недели они стали бы небоеспособны, а за это время их можно было бы собрать в лагеря. Зири сказал: «Тогда на меня все замахали руками и закричали, что это варварство, но я и теперь не отказываюсь от своего мнения — мы не смогли по-настоящему воевать на Востоке, потому что были недостаточно последовательны в ведении варварской войны. Русские же ее вели — они были последовательны и по отношению к нам, и по отношению к себе»{541}. В одном Зири прав: главной причиной колоссальных потерь Красной армии был общественный строй нашей страны — сталинская тоталитарная система, которая отличалась циничным презрением к человеческой жизни, основывалась на всеобщем страхе и подавляла всякую инициативу. Но, с другой стороны, не будь этой сталинской машинерии страха и давления, мы бы не смогли выстоять перед врагом.
Немецкая пропаганда, разумеется, использовала данные об отношении советских властей к собственным пленным солдатам. 10 мая 1942 г. газета «Фронт» (Die Fronte) в статье «Военнопленные-враги. Как Сталин обращается со своими солдатами» писала: «Советы рассматривают всех военнопленных как изменников. Они отказываются от международных договоров, подписанных всеми культурными государствами: не существует ни обмена тяжелоранеными, ни почтовой связи между пленными и их родственниками. Теперь Советы пошли еще дальше: они взяли под подозрение всех сбежавших или другими путями вернувшихся из плена своих же военнопленных. Властители Советов не без основания боятся, что каждый, кто очутится по ту сторону “социалистического рая”, вернувшись в СССР, поймет большевистскую ложь… По приказу наркома обороны все вернувшиеся из плена рассматриваются как “бывшие” военнослужащие и у всех без суда отнимаются их воинские звания… При отправке на сборные пункты у бывших военнослужащих отбирается холодное и огнестрельное оружие. Личные вещи, документы, письма остаются у арестованных. Почтовая связь для бывших военнослужащих запрещена. Все поступающие на их имена письма хранятся в комендатуре в запечатанных конвертах. Бывшие военнослужащие не получают ни жалования, ни одежды. … По истечении недели этих бывших военнослужащих направляют в лагеря НКВД»{542}. Разумеется, сталинский подход к военнопленным как к «отрезанному ломтю» облегчал оккупантам соответствующее обращение с попавшими в плен красноармейцами.
Правда, немцы осознавали, что такому же обращению могут подвергнуться и пленные из вермахта. В начале 1942 г. в «Вестях из рейха» говорилось: часть немецкой общественности опасается того, что боевые действия могут продлиться и в неподходящий для Германии момент в войну вступят США с их колоссальными ресурсами, а также того, что в варварских условиях России немецким военнопленным придется несладко. Поскольку Советский Союз объявил об отказе от Гаагской конвенции и не присоединился к Женевской конвенции о военнопленных, то немецкая общественность опасалась, что Красная армия не будет придерживаться общепринятых правил ведения войны. Вскоре после начала войны до немцев дошли сведения о расстрелах красноармейцами немецких военнопленных. Так, сообщалось, что 180 раненых немецких солдат на Украине попали в руки красноармейцев, и все были расстреляны. От 90 до 95% немецких солдат, в 1941–1942 гг. попавших в плен в России, были расстреляны{543}.