Гламорама
Шрифт:
— Ну разумеется! Кто бы спорил, что твой бойфренд — прожженный мошенник. Еще и хвастун к тому же.
— Если бы не мой бойфренд, как ты изволишь выражаться, тебя вообще бы не взяли в этот бизнес, радость моя.
— Бред собачий, — кричу я. — В этом месяце я — лицо с обложки «Youth Quake».
— Вот именно. — Элисон внезапно меняет гнев на милость, подходит к кровати, садится рядом со мной и ласково берет меня за руку. — Виктор, ты трижды пробовался в «Real World», и трижды тебя не взяли на MTV. — Она участливо молчит. — Тебе это о чем-нибудь говорит?
— Да,
Элисон вглядывается мне в лицо, по-прежнему держа мою руку в своей, а затем говорит с улыбкой:
— Бедный Виктор, жаль, что ты не видишь, какой ты симпатичный, когда злишься.
— Клевое сочетание, ничего не скажешь, — бормочу я себе под нос.
— Хорошо, что и ты это понимаешь, — говорит она рассеянно.
— А что, лучше бы я был каким-нибудь уродцем, мечтающим наложить на себя руки? — говорю я. — Ради всего святого, Элисон, определись с приоритетами.
13
Популярный ведущий телевизионных ток-шоу.
— Ты это мне говоришь? — восклицает она с таким удивлением, что даже бросает держаться за мою руку и прикладывает ладонь к своей груди. — Ты это мне говоришь? — Она начинает хихикать как девочка-подросток. — Неужели ты не понимаешь?
Я встаю с кровати, закуриваю и начинаю мерить спальню шагами:
— Черт!
— Виктор, объясни мне, что тебя так беспокоит?
— А тебе это нужно?
— Ну, не так чтобы очень, но нужно.
Она подходит к гардеробу, достает из него кокосовый орех, что я воспринимаю как нечто само собой разумеющееся.
— У меня пропал гребаный диджей. Вот и все. — Я затягиваюсь «Мальборо» с такой силой, что мне приходится сразу же затушить ее. — Никто не может сказать, куда она запропастилась.
— Мика пропала? — переспрашивает Элисон. — Ты уверен, что она не легла лечиться от наркомании?
— Я уже ни в чем не уверен, — бормочу я.
— Это уж точно, зайка, — говорит она тоном, который следует понимать как утешительный, и падает на кровать, ищет что-то, затем внезапно резко меняет тон и вопит. — Ты лжец! Почему ты не сказал мне, что был в Саут-Бич на прошлые выходные?
— Я не был в Саут-Бич на прошлые выходные, и на этом вонючем показе Кэлвина Кляйна я тоже не был.
По моим ощущениям, время настало.
— Элисон, нам нужно с тобой кое о чем серьезно поговорить…
— Только вот этого не надо!
Она устанавливает кокос у себя на коленях, кладет руки за голову, затем замечает лежащий на тумбочке косяк и хватает его.
— Я знаю, я знаю, — произносит она в театральной манере, нараспев. — Существует компрометирующая тебя фотография, на которой ты и одна девушка, — она хлопает ресницами, как героиня мультфильма, — допустим, moi, и тэ дэ и тэ пэ, и если эту фотографию напечатают, то могут испортиться твои отношения с этой идиоткой, с которой ты живешь, но при этом, — добавляет она с карикатурной слезой в голосе, — испортятся и мои отношения с идиотом, с которым живу я. Итак, — хлопает Элисон в ладоши, — ходит слух, что она появится в завтрашнем номере то ли «New York Post», то ли «New York Tribune», то ли в «Evening News».
Тут она наконец находит под шалью то, что искала, — отвертку.
— Но зачем, Элисон? — стенаю я. — Зачем ты набросилась на меня не где-нибудь, а на премьере фильма!
— Ты тоже на меня набросился, бесстыжий мальчишка!
— Да, но я вовсе не собирался при этом повалить тебя на пол, а затем усесться тебе на лицо.
— Если бы я уселась тебе на лицо, никто бы не знал, что на фотографии именно ты. — Она пожимает плечами, встает и снова берется за кокос. — И тогда нам бы ничего не грозило — тра-ля-ля!
— К сожалению, фотограф чуть-чуть опередил тебя, зайка.
Я следую за ней в ванную, где она пробивает отверткой четыре отверстия в кокосе, а затем наклоняется над умывальником дизайна Vivienne Tam и выливает жидкость себе на голову.
— Я знаю, ты прав. — Она выбрасывает скорлупу в мусорную корзину и втирает кокосовое молоко себе в волосы. — Дамьен все узнает и отправит тебя работать в какую-нибудь забегаловку.
— А тебе придется самой зарабатывать деньги себе на аборты, я тебя умоляю. — Я поднимаю руку в знак протеста. — Ну почему я тебе должен постоянно напоминать, что нас не должны видеть вдвоем на людях? Если это фото напечатают, нам придется наконец очнуться, дорогая.
— Если это фото напечатают, мы скажем всем, что пали жертвой минутной слабости. — Она откидывает голову назад и заворачивает волосы в полотенце. — Неплохо сказано, а?
— Господи, зайка, ты что, не видишь, что за тобой и твоей квартирой уже следят?
— Я знаю. — Она улыбается зеркалу. — Разве это не прелестно?
— Ну почему я тебе должен постоянно напоминать, что я, по сути, все еще с Хлое, а ты — с Дамьеном?
Она отворачивается от зеркала и прислоняется спиной к умывальнику:
— Если ты меня бросишь, зайка, то проблем у тебя будет гораздо больше.
И сказав это, она вновь направляется к стенному шкафу.
— С чего бы это? — спрашиваю я, следуя за ней. — Что ты хочешь этим сказать, Элисон?
— О, ходят упорные слухи, что ты посматриваешь на сторону. — Она делает паузу, изучая пару туфель. — А нам обоим прекрасно известно: стоит Дамьену узнать о том, что ты даже просто подумываешь открыть собственную жалкую забегаловку с претензией на клуб, в то время как Дамьен платит тебе за то, чтобы ты занимался его собственной жалкой забегаловкой с претензией на клуб, то слово «пиздец» будет, пожалуй, самым мягким описанием того, что тебя ждет.
Элисон швыряет туфли обратно и закрывает шкаф.
— Да не собираюсь я ничего такого, — настаиваю я, спеша за ней следом. — Богом клянусь! Кто тебе только такую ерунду сказал?
— Ты отрицаешь это?
— Н-нет. То есть, конечно, отрицаю! То есть… — Я осекаюсь.
— Да ладно, чушь все это. — Элисон отшвыривает в сторону халат и надевает колготки. — Завтра в три?
— Завтра я в ужасной запарке, зайка, я тебя умоляю, — заикаюсь я. — И все же, кто тебе сказал, что я посматриваю на сторону?