Гламурная невинность
Шрифт:
– Если Крымова, то ему придется подождать до завтра.
– Как это? – не совсем поняла Таня, хотя от одного упоминания о Крымове сладкая волна прокатилась где-то внутри ее, как приятное воспоминание о радостных и счастливых днях. Покраснев, она не посмела переспрашивать.
– Он прилетит сегодня, – спокойно ответила Юля, не открывая глаз. Белый льняной костюм подчеркивал ее легкий загар. Стройные ноги, казалось, отдыхали, вытянувшись, розовые туфли-лодочки замерли возле красивых узких ухоженных ступней, касающихся толстого ворса синего ковра. Таня, глядя на Земцову, вдруг отчаянно захотела вернуть себе былые стройность и легкость. Она погладила свой круглый живот и тяжело вздохнула.
– Не вздыхай, не на всю жизнь, – все так же, не открывая глаз, ответила на ее немое сожаление
Она открыла глаза, сунула ноги в туфли, поднялась и пригладила свои растрепавшиеся длинные светлые волосы.
– Хочешь, говори ты, а я послушаю. Представь себе, что меня нет… Что никого вообще нет.
– Лучше ты. Тем более что ему нужен Крымов.
– Если так принципиально…
Но она не успела договорить. В дверь позвонили, и вскоре в приемную вошел приятной наружности светловолосый молодой человек. По цвету его кожи было нетрудно догадаться, что в это лето ему так и не удалось ни отдохнуть, ни позагорать. Озабоченный взгляд темных глаз. Маленькая родинка слева над верхней губой. Очень милая. Бежевые брюки, белая рубашка, светло-коричневые ботинки. В руках – тонкая кожаная папка.
– Если вы конкретно к Крымову, то он будет лишь завтра, он прилетает этой ночью, – сказала Юля, внимательно разглядывая посетителя. Она сразу поняла, что у него случилось что-то серьезное. Он явно кого-то или что-то потерял. Состояние шока все еще читалось в его глазах, хотя он старался держать себя в руках.
– Время дорого, – коротко пояснил посетитель. – Я только что из прокуратуры, они, похоже, и не собираются заниматься этим делом.
Он говорил так, словно все вокруг понимали, о ком или о чем идет речь.
– Они говорят, что это несчастный случай, смешно, ей-богу… Понимаю, конечно, туман и все такое, но она слишком боялась высоты, чтобы подходить к краю обрыва. Ее столкнули оттуда, это же ясно…
Он посмотрел на размякшую в кресле Таню Бескровную и, не дожидаясь приглашения, сел напротив.
– Не представляю себе, как можно вот так относиться к своим обязанностям. Если бы это случилось с близким ему человеком, он всех бы поднял на ноги, ведь так?
– Что случилось? – сочувственным тоном спросила наконец Земцова. – Кого-то столкнули с обрыва? Вашу девушку?
– Да, ее зовут Надя. Я познакомился с ней в Москве… Я мало знал ее, но могу точно сказать – она боялась высоты. И она никогда, понимаете, никогда не поднялась бы сама на вершину этого обрыва. Я ездил туда вчера вечером. Пытался найти свидетелей, но, как назло, никто ничего не видел и не слышал. Вчера было четырнадцатое, сегодня уже пятнадцатое. Я приехал на своей машине тринадцатого утром, выехал двенадцатого из Москвы… Если бы я появился чуть раньше, она не отправилась бы туда, дождалась меня… И вообще эти звонки, она звонила мне и просила приехать пораньше, но я не мог, я хотел как лучше, там ремонт и все такое… Искал подходящую квартиру… Я же не знал, что ей угрожают, что все так серьезно. И, заметьте, ее убили тринадцатого. Как вы думаете, это тоже случайно?
Юля встала, достала из холодильника водку.
– Но главное, это… – с этими словами молодой человек достал из кармана смятый конверт. Дрожащими руками открыл его и достал еще более мятый листок. – Вы только прочтите… Кстати, я достал его сегодня из ее почтового ящика. А вы говорите, что наша прокуратура работает. Нет, им выгодно считать это несчастным случаем, это же понятно… Вы почитайте, почитайте… Она знала, куда ее везут, знала! Она знала, ей было страшно, она звала меня, ждала, а я опоздал…
Он вдруг обвел взглядом присутствующих в приемной женщин. Затем взял в руку предложенную рюмку с водкой и сделал несколько нервных глотков. Закашлялся.
– Моя фамилия Хитов. Александр Хитов. Вот, почитайте.
На листке женским почерком было выведено: «Меня убили на Ивовом острове».
Глава 2
– Для начала вам просто необходимо успокоиться. Я понимаю, конечно, что водка сейчас не самый лучший помощник, но вас всего колотит… Боюсь,
Хитов согласился на кофе. Таня Бескровная, из-за беременности испытывающая постоянное чувство голода, решила, что и бутерброд с сыром тоже не помешает посетителю прийти в чувство и собраться с мыслями. Земцова же принялась обстоятельно расспрашивать Хитова обо всем, что он знал о смерти Нади Газановой, как звали погибшую девушку. И хотя Александр говорил много и сбивчиво, картина вырисовывалась довольно ясная. В начале июня Хитов познакомился в Москве с девушкой по имени Надя. Встреча произошла в театре Райхельгауза, куда Надя пришла одна, чтобы посмотреть довольно скучную пьесу со Стекловым в главной роли. Хитов тоже пришел один, но не потому, что ему доставляет удовольствие одному ходить по театрам, просто его любовница (он так и назвал свою бывшую пассию по имени Рита любовницей) почему-то не смогла прийти, причем не явилась, даже не предупредив Александра об этом. Он так до начала действия и искал ее глазами в зале, думал, что она просто опаздывает. Александр и Надя встретились в фойе после первого действия. Там в это время раздавали бесплатно кофе, шла рекламная кампания одной известной немецкой фирмы, и девушки в коротких клетчатых юбках разносили крохотные стаканчики и предлагали попробовать кофе.
– Даже тогда я еще пытался разыскать в толпе Риту, – признался Хитов, отпивая кофе, приготовленный Таней Бескровной. – Но потом понял, что это бессмысленно. Еще я никак не мог понять, что ей мешало позвонить мне и предупредить о том, что она не придет. Тогда бы мне не пришлось слушать бесконечный монолог Стеклова. Честное слово, я перестаю любить театр. Собственно, об этом я и сказал подошедшей ко мне девушке, попросившей меня подержать ее стаканчик с кофе, так как ей беспрестанно звонил телефон и со стаканом в руках она не могла ответить. Девушка была очень хороша собой, но какая-то странная. Понимаете, у нее взгляд был словно обращенный куда-то внутрь себя, она присутствовала здесь, в этом набитом людьми фойе, а мыслями находилась очень далеко. И одета она была тоже необычно. Серое платье, довольно короткое, позволяющее продемонстрировать на редкость стройные ноги, на плечах же висела зеленоватая, с причудливым растительным орнаментом шаль. Причем казалось, что девушка неловко себя чувствует в ней, постоянно поправляла ее, сползающую вниз. Думаю, не будь у нее определенных обязательств перед той, кто подарил ей эту шаль, она бы сунула ее в первую попавшуюся урну. Шаль эту подарила ей ее мать, художница, буквально пару месяцев тому назад переехавшая из Саратова в Москву со своим новым молодым мужем.
Хитов с Надей познакомились, разговорились и решили не возвращаться в зрительный зал. Надя тоже пожаловалась, что тоскует по тому времени, когда спектакли ставили с красивыми дорогими декорациями, и что то, что теперь происходит с театром, – никакое не новое веяние, а обычная экономия, халтура, и что зрителя все равно не обманешь…
Хитов перевел дух и усмехнулся своим мыслям, затем продолжил:
– Мы о многом беседовали с Надей, когда подъехали к ее дому и отпустили такси – я предложил ей прогуляться, и она не отказалась. Мы еще долго говорили о спектакле, о театре вообще, и так получилось, что мнения наши совпадали. Мне это было приятно. Но еще приятнее было смотреть на Надю, на ее задумчивое лицо, на раскосые глаза, на ее постоянно сползающую шаль, которую она измучила, натягивая на свои узкие плечи и которой как-то нервно прикрывала полную грудь. Да, при всей своей хрупкости она была очень женственна, и мне хотелось ее обнять, что я потом и сделал… Я взял ее за руку и уже не мог от нее оторваться. Не помню, сколько мы с ней гуляли, у нее были узкие туфли на каблуках, так вот, время от времени она снимала их, такая непосредственная, и шла по асфальту в тоненьких чулочках, она казалась такой беззащитной… Мы много говорили, и скоро я узнал, что и она тоже художница, правда, не такая перспективная и известная, как ее мать. Что у нее в семье все художники, только дед – врач. Ее мать сама расписала эту шаль и подарила дочери, вот почему Надя не могла так просто от нее отделаться. Говорю же, сама непосредственность…