Глава 23
Шрифт:
– У меня закончился кероген.
– Твой кероген – фигня, плацебо. Не больше и не меньше. Ты изначально был способным ребёнком, поэтому тебе и удалось дожить до своих лет. Ладно, держи подсказку. У самой дыры есть тропинка, идущая по краю всех реальностей. Когда тебя захватит поток, не сопротивляйся, двигайся вместе с ним. У самой дыры соскочи на кромку. Оттуда ты сможешь попасть, куда угодно. И больше не дёргай меня по пустякам. Ты сам знаешь всё, что тебе нужно. Дерзай.
Когда Кролик ушёл, Паркин слепил из хлеба некое подобие капсулы керогена. Проглотив её, точно она действительно была панацеей,
Войдя в межпиксельное пространство, он ощутил ни с чем не сравнимый холод, пробирающий до костей. Вернее, до самой кожи – холод начинался внутри, в районе солнечного сплетения, где по ощущениям Паркина был абсолютный ноль. Всё пространство вокруг было затянуто густым серым туманом, остававшимся неподвижным, несмотря на сильный, пронизывающий ветер. Вспомнив Берга и ураган в Новом Орлеане, Денис пошёл вслед за усиливавшимся с каждым его шагом ветром. Туман обрывался, словно его аккуратно обрезали огромным ножом, на той самой черте, за которой не было дороги назад. Оттуда была прекрасно видна дыра.
Она больше не была чёрной. Дыра расцвела всеми мыслимыми и немыслимыми цветами, плавно перетекавшими друг в друга в виде всяческих завихрений. Это было самое удивительное, самое прекрасное, самое грандиозное зрелище из возможных и невозможных. От такого великолепия у Паркина на глаза навернулись слёзы.
Дыра звала, притягивала, манила. Она вспомнила своего старого знакомого, и это вспоминание отразилось фантастическим каскадом игры света и теней.
Паркин переступил черту. Легко, словно он был пушинкой, его подхватил ветер и закружил в бешеном танце стихии. Паркину стало хорошо и одновременно страшно. С всё нарастающей скоростью его несло в бездну, по ту сторону которой находилось НЕМЫСЛИМОЕ. Его вертело так, словно он был собачонкой, оказавшейся в стиральной машине, работающей в режиме суперстирки.
Он уже был готов проститься с жизнью, когда вращение замедлилось, и его вынесло к удивительной «тверди», бывшей всем и одновременно ничем. Она состояла из тонких нитей, каждая из которых вмещала вселенную. Такое несоответствие вещей шокировало, и Паркин чуть было не проехал свою остановку. Замешкавшись, он прыгнул чуть позже, и если бы «твердь» была действительно твердью, наверняка сломал бы себе шею или, ещё хуже, ногу. Но «твердь» не имела никаких известных человеку признаков, и была «твердью» лишь потому, что в ней не было ни движения ни покоя, ни жизни, ни смерти, ни времени, ни пространства…
Оттуда Паркин мог уйти в любое место любого из миров, но у него оставалось ещё одно дело.
Глава 23
Тот, кто думает, что любую истину можно постигнуть с помощью интеллекта, рано или поздно будет вытеснен компьютером.
Человек эволюционирует к более высокому виду. Этот вид наделен более высокими чувствами. В качестве горючего для этих чувств необходимы более высокие энергии. Воспринять эти энергии намного сложнее, чем те, которые приводятся в действие эмоциями, социальными контактами, почитанием личностей, каноническими книгами, авторитетными фигурами различных образцов, «солидными»
«Суфийские тексты»
Благородный Дон сидел на столе и насвистывал одну из арий Верди. Паркин на какое-то мгновение даже засмотрелся на это проявление абсолютного счастья. Возможно, он и дальше стоял бы на самом краю реальности, если бы Благородный Дон его не окликнул.
– Чего стоишь, как не целованная девица на пороге борделя, входи.
– Не хотел вам портить настроение, – произнёс Паркин, «входя» в кабинет.
– Кого я вижу! – наигранно воскликнул Благородный Дон, разводя руки, словно желая обнять своего гостя.
– Не ожидали?
– Если честно… Ты что, в прошлой жизни был Лазарем?
– Нет, но я нашёл персонального Христа.
– Ну и как там?
– Холодно.
– Значит, напишу в завещании, чтобы меня похоронили в пальто. Выпьешь?
– Не откажусь.
– Так какого хрена ты сюда припёрся? – участливо спросил Благородный Дон, разливая коньяк по бокалам. – Ты же умер. Слышал бы ты, что мы говорили над твоей могилой. Я даже прослезился. Денег у тебя достаточно, чистых паспортов тоже. Чего тебе нужно?
– Я не привык оставлять незаконченные дела.
– Ты все такой же. Ладно, делай, что тебе надо, и уходи. У меня нет времени на всякую лирическую чушь.
– Я разгадал ваше поведение.
– Правда?
– Дело в том, что это не мы, а вы упали с неба. Это вас провели через все круги ада, для которых мы были всего лишь подопытными мышами. Это вы вышли из-под контроля и слетели с катушек до такой степени, что в вас заработала программа самоликвидации, вот только она включилась особым, извращённым способом. Этим и объясняется парадоксальность вашего поведения. С одной стороны, вы сделали всё, чтобы не выплыла на свет истина, с другой сделали всё, чтобы ваша деятельность была сведена на нет. Вы почти выиграли. Но вы слишком понадеялись на правила, забыв, что есть ситуации, способные сломать любую программу.
– Я уже говорил тебе, что это чушь. Ты никогда не сможешь просчитать мою мотивацию.
– Теперь уже это не имеет значенья.
– Да? И что ты собираешься делать?
– Выполнять приказ.
Благородный Дон не успел даже отдернуть голову, а его адамово яблоко уже хрустело в руке бывшего санитарного инспектора. Оставив своего бывшего шефа лежать на столе, Паркин открыл шторы. Он смотрел на закат, возможно, на последний закат в своей жизни, и вместе с исчезновением солнечных лучей, в его душе исчезало волнение.
Когда солнце окончательно скрылось за горизонтом, окно распахнулось. Сначала вид из окна прорезала узкая полоска света, которая, расширяясь, начала вытеснять реальность заоконного мира, словно раздвигая состоящую из двух половин картину. Там, где раньше был вид на город, появилась кабинка лифта, откуда вышли три странных субъекта.
Один из них был в военной форме без знаков отличия. На другом был костюм для гольфа. Третий надел камзол, панталоны, чулки и туфли. Этот третий достал из кармана двойной лорнет, изящным движением открыл его, поднёс к глазам и посмотрел через него на Дениса Паркина.