Главная тайна Библии
Шрифт:
Более глубокая проблема развивается из ее уличной версии, и ее можно сформулировать так: если мы говорим о воскресении в нынешней жизни, то не сводим ли мы «воскресение» всего–навсего к духовному опыту? Не уподобляемся ли мы тут гностикам с их презрительным отношением к телу, включая воскресшее тело Иисуса?
Нет. Я боюсь, что наше сознание настолько находится в плену греческой философии, неважно, читали мы философов или нет, что мы думаем о «небесах» как о чем–то нематериальном по определению, а о «земле» — как о чем–то недуховном, чуждом небесному. Это — ошибка. Одно из главных достижений воплощения, которое отражают воскресение и вознесение, в том, что небеса и землю соединила нерушимая связь, а потому и мы также стали гражданами обеих сфер одновременно. При желании мы можем отгородиться от небес и жить как приземленные материалисты. Но это плохо кончится: наша жизнь увянет и умрет, потому что земля получает жизненные силы от небес. [246]
246
Кол 3:5–9.
Но
Отсюда мы можем перейти к последнему интересующему нас отрывку из писем Павла. Два послания: к Колоссянам и к Ефесянам — близки по содержанию, и во втором мы находим бодрящий призыв, который Павел, быть может, позаимствовал из поэзии первых христиан: «Вставай, спящий, и воскресни из мертвых, и будет светить тебе Христос» (5:14).
Другими словами, настало время пробуждаться! Если ты живешь, не замечая небесного измерения, то ты как бы еще спишь, хуже того, если вспомнить метафорическое значение сна — ты как бы еще мертв. Ложь, стяжательство, сексуальный грех, раздражительность и тому подобные низменные черты (Павел перечисляет их с ужасающей выразительностью [247] ) суть проявления смерти как для человека, которому они свойственны, так и для окружающих, на кого они оказывают губительное влияние. Все это подобно смертному сну. Но настало время проснуться, говорит Павел. Встань и живи в реальном мире, где Господом стал Иисус и куда ты вошел через крещение, провозгласив исповедание веры, согласно которому Иисус есть Господь, а Бог воздвиг Его из мертвых. Всем нам нужно время от времени слышать (от друга, духовного руководителя, незнакомца, на проповеди, из Писания или просто внутри себя, где в нас говорит Дух) такие слова: «Пора просыпаться! Ты уже достаточно поспал. Солнце стоит высоко, и на улице чудесный день. Проснись и прими дар жизни!»
247
Еф 4:21–5:20.
Таким образом, смысл воскресения Иисуса не в том, что Бог однажды сотворил поразительнейшее чудо, но затем решил не повторять его, и не в том, что после смерти нас ожидает блаженная жизнь. Воскресение говорит нам, что в Иисусе Христе Бог уже открыл Свой новый мир и что теперь нас приглашают в него войти. И именно потому, что воскресение произошло с телом, хотя и с преображенным, пасхальная сила может изменять и исцелять наш мир как на макроуровне, когда мы прилагаем Евангелие к масштабным проблемам современности, — а если к ним нельзя отнести коммунизм и апартеид, то я не знаю, какие еще могут быть проблемы, — так и на уровне мелочей нашей повседневной жизни. Христианская святость заключается не в том, что мы изо всех сил стараемся быть хорошими, но в том, что мы учимся жить в новом мире после воскресения, в том мире, в который мы вошли на глазах у других людей в момент крещения. Да, мы не можем ничего изменить во многих ситуациях на земле, когда нам остается только молиться. Но существует часть мира, часть физической реальности, на которую мы можем повлиять — это часть творения, которую мы называем «самими собой». Личная святость и святость общества связаны неразрывно. Те, кто пробудились к одной из них, чувствуют призвание пробудиться и к другой. Именно об этом мы и будем говорить в следующей, последней, главе.
15. Церковь, готовая к миссии (2):
жизнь из будущего
1. Введение: празднование Пасхи
И так, каким же образом нам научиться жить в состоянии полного бодрствования, жить как народ Пасхи? У меня есть на этот счет свои предложения. Я пришел к убеждению, что многие церкви год за годом отодвигают от себя Пасху, и умоляю задуматься, как мы — и в церкви, и по отдельности — можем жить согласно вере, которую провозглашаем. Я буду говорить о церкви, которая мне лучше всего знакома. Те, кто празднует воскресение иначе, смогут, я надеюсь, найти тут что–то ценное для себя, внеся нужные поправки.
Начнем с самого пасхального дня. Многие церкви сделали огромный шаг вперед, когда начали праздновать Пасху ночью, как то всегда делала Православная церковь, но во многих случаях это торжество совершается достаточно банально. Пасха — это наивысшее выражение восторга перед творческой силой Бога; быть может, это нужно не всем англиканам, но нам, по крайней мере, следует кричать «Аллилуйя!» изо всех сил, а не просто бормотать себе под нос, нам нужно зажечь каждую свечу в храме, а не дюжину, нам надо раздать в руки каждому присутствующему — мужчине, женщине, ребенку — по свечке, надо устроить настоящий фейерверк и все окропить водой, ибо таким образом мы обновляем наши крещальные обеты. Любое отступление от такого чина ведет нас к бесплотной или эзотерической Пасхе, но это событие никогда не было таковым. Реальный Иисус вышел из настоящей могилы, и за Ним к нам пришло реальное новое творение.
Но самую тяжелую проблему, на мой взгляд, представляет собой следующий понедельник. Мне кажется абсурдом, что мы проводим сорок дней Великого поста, обдумывая его смысл, проповедуя самоотречение, напуская на себя отрешенный вид, а затем переживаем его кульминацию — Страстную неделю, в которой есть также своя кульминация — Великий четверг и Страстная пятница… чтобы потом, после загадочного дня Великой субботы, попраздновать Пасху один–единственный день.
Конечно, воскресные дни после Пасхи посвящены этому событию. На протяжении нескольких недель мы слышим соответствующие отрывки из Писания и гимны. Но сама Пасхальная неделя не должна быть моментом, когда все клирики вздыхают с облегчением и наслаждаются отдыхом. Это должен быть восьмидневный праздник с шампанским после (или даже до) утренней молитвы, с возгласами «Аллилуйя!», гимнами и прекрасными псалмами. Стоит ли удивляться тому, что люди не верят в воскресение, если мы не бросаем шляпы в воздух? Стоит ли удивляться тому, что нам трудно жить воскресением, если мы не празднуем его, по–настоящему ликуя за богослужением? Стоит ли удивляться тому, что мир игнорирует Пасху, если для нас это один счастливый день, завершающий сорок дней поста и печали? Нам надлежит обратить пристальное внимание на то, как мы празднуем Пасху в церкви, дома, в личной жизни, на всех уровнях. И если мы увидим, что следует отказаться от каких–то привычных вещей, что же — возможно, настало время пробудиться. Такое всегда происходит неожиданно.
И если мы этим займемся, мы можем создать несколько более выразительных пасхальных гимнов и отобрать из тех, что уже были написаны, в которых Пасха занимает должное место, а не служит лишь билетом в страну загробного блаженства. Любопытно, что большинство самых здравых гимнов связано с церковью первых веков, а большинство самых неудачных создано в XIX столетии. Но нам нужно праздновать Пасху творчески и по–новому, используя искусство и литературу, детские игры, стихи, музыку, танцы, вечеринки, колокольный звон, пасхальные концерты и все, что мы только можем придумать. Это наш величайший праздник. Если убрать из календаря Рождество, мы потеряем только две главы в начале Евангелий от Матфея и Луки — ничего больше. Но если убрать Пасху, для нас будет потерян Новый Завет и само христианство, — как сказал Павел, значит, вы все еще во грехах ваших. Мы не вправе позволить секулярному обществу с его собственными программами, обычаями и псевдорелигиозными мероприятиями, с его модными пасхальными плюшевыми игрушками сбивать нас с пути. Это наш величайший день. Мы должны поднять наши знамена.
В частности, если Великий пост — время отказа от каких–то вещей, то Пасха должна стать принятием старых и новых правил. Мы снова пьем шампанское на завтрак — и хорошо делаем. Христианская святость ни в коем случае не должна нести только отречение от радостей жизни. Разумеется, время от времени сад необходимо пропалывать, ведь иные сорняки пускают глубокие корни, так что для их извлечения требуется труд. Вот что такое для нас Великий пост. Но мы не ставим перед собой цели превратить сад в вычищенный до основания участок земли. Пасха — время сеять новые семена и сажать саженцы. Если Голгофа несет в себе смерть для того в жизни, что необходимо убить, чтобы мы расцвели как христиане и просто как люди, то во время Пасхи мы сажаем и поливаем растения и культивируем те явления личной или общественной жизни, которые должны цвести, наполнять сад своими красками и ароматами и в свое время приносить плод. Сорок дней между Пасхой и Вознесением должны уравновешивать сорок дней Великого поста: мы можем взяться за новую задачу, опять пойти на риск, сделать какое–то плодотворное, общее дело, которому полностью отдадим себя. Можно посвятить этому только шесть недель, подобно тому как иные из нас обходятся без пива или табака на протяжении шести недель поста. Но если такое начинание осуществится, оно позволит нам почувствовать вкус новых возможностей, новых надежд, новых приключений, о которых мы и не мечтали. Тогда Пасха может проникнуть в самую глубину жизни. И тогда каким–то совершенно новым образом наступит пробуждение. Вот что такое Пасха.
2. Пространство, время и материя: искупленное творение
С этим связана одна серьезная проблема нашего времени. В западных церквах немало мест, куда проникла новая жизнь: там много молодых людей с их нерастраченной энергией, активной позицией и новой музыкой. Но именно там люди нередко отказываются от практик традиционных церквей: от храмовых зданий, богослужения, формальной молитвы, а в некоторых местах — даже и от таинств (или к ним прибегают лишь изредка и без особого воодушевления). Я вижу в таком поведении проявления скрытого протестантизма западного христианства: эти люди с недоверием относятся к храмам, богослужению, будто те сами по себе бездуховны, банальны и не стимулируют жизнь, а потому чем их меньше, тем лучше. Многие люди в новых церквах, избравших такое направление, или в традиционных деноминациях, которые живут подобным образом, и в самом деле могли убедиться в безжизненности традиционных церквей. И открыв для себя новую жизнь во Христе, они охотно расстаются с понятиями, которые кажутся им скучными, слишком респектабельными или даже бездуховными. Для многих «свежее выражение веры» равносильно отказу от храмовых зданий, от «службы» как таковой, особенно от литургии, от установленных часов или дней календаря, от таинств (по меньшей мере, от формальной евхаристии; при этом появляется немало «самодельных» обрядов, претендующих на замену таинства, но это другой разговор). Возможно, иные читатели, дойдя, наконец, до главы о формировании церкви вокруг миссии, подумают, что я также приветствую эту агрессивную и популярную версию протестантизма.