Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам
Шрифт:
А герой стихотворения Маяковского «Смена убеждений» («сбивавшийся впотьмах» гражданин) приходил к себе домой и устраивал погром:
«Со всей / обстановкой / в ударной вражде,со страстью / льва холостогосорвал / со стены / портретыЗаканчивалось стихотворение так:
«Потом / свалился, / вымолвив: / “Ух,проклятые черти, / вычистили!”»Маяковский, надо полагать, именно так и представлял себе реакцию тех, кого увольняли с работы. А также возгласы тех, кого он высмеивал в своей «Бане» и «вычищал» из рядов отправлявшихся в светлое коммунистическое будущее.
Георгий Агабеков:
«И так по очереди длинной вереницей прошли перед комиссией около двухсот сотрудников ГПУ. Большинство из них – недоучившиеся интеллигенты, много выходцев из других партий: левых эсеров, бундовцев. У многих тёмные подозрительные провалы в биографии. Но что особенно поражало, так это то, что большинство оказалось политически безграмотным или в лучшем случае полуграмотным. И невольно, слушая их автобиографии, я задавался мыслью, неужели это работники ВЧК-ГПУ, который нагоняет ужас своими делами, методами, своей хитростью на весь СССР? То ГПУ, которого так остерегаются иностранные правительства? Ведь тут собрана не железная когорта партии, как когда-то назвал ГПУ в погоне за трескучей фразой Троцкий, а гниль, отбросы, невыясненные личности партии…»
Видимо, в конце августа или в начале сентября 1929 года прошёл чистку и резидент ОГПУ на Ближнем Востоке Яков Блюмкин. Начальник Иностранного отдела ОГПУ Меер Трилиссер охарактеризовал его как блистательного сотрудника, благодаря чему чистка Блюмкина прошла довольно легко (члены парткома назвали его «проверенным товарищем»).
27 сентября состоялась ещё одна читка пьесы Маяковского в Гендриковом переулке. «Опять человек тридцать», – записала в дневнике Лили Брик.
«Баня» читалась потом неоднократно.
Софья Шамардина:
«Один раз у Мейерхольда дома читал отрывки. Я, шутя, сказала: "Боже, опять «Баня»!" – "Ничего. И ещё будешь слушать. Я её ещё долго читать буду"».
Павел Лавут:
«Сам автор сказал как-то мне: "Баня "значительно сильнее "Клопа"».
А Григорий Беседовский в Москву всё не приезжал.
Беседовский и Блюмкин
28 сентября члены политбюро, вновь рассмотрев вопрос «О тов. Беседовском», постановили:
«7) Поручить НКИД: а) Отозвать т. Беседовского согласно его просьбе из Франции и предложить ему в день получения шифровки выехать в Москву со всеми вещами и все дела немедленно сдать т. Аренсу…
2) Предложить т. Трилиссеру немедленно принять все необходимые меры в связи с решением 77<олит>Б<юро> о т. Л<еседовском >».
Жан Львович (Иосиф Израилевич) Аренс был тогда вторым советником советского полпредства во Франции. Когда он предложил Беседовскому сдать ему дела, тот «послал его к чёрту». Аренс обиделся и тут же отправил жалобу в наркомат:
«По получении вашей телеграммы Беседовский заявил, что не выедет в Москву, пока не вернётся т. Довгалевский, с которым хотел бы переговорить, так как он решил до отъезда устроить в Париже такой грандиозный скандал, после которого никто из головки полпредства и торгпредства не сможет оставаться в Париже».
Словно угадав всё то, что происходило тогда в парижском полпредстве, Маяковский 28 сентября опубликовал в «Рабочей газете» стихотворение под названием «Пример, не достойный для подражания. Тем, кто поговорили и бросили». Оно как бы подводило итог проводившейся в Москве «антиалкогольной недели» и высмеивало тех, кто семь дней призывал: «Пиво – / сгинь, / и водка сгинь!», а на восьмой день отправлялся в пивную, а там: «пиво хлещет».
Читал ли это стихотворение Максим Литвинов, установить не удалось. Известно лишь, что он сообщил членам политбюро: НКИД с Беседовским справиться не может. И 29 сентября кремлёвские вожди отправили в Париж свою телеграмму:
«На предложение ЦК сдать дела и немедленно выехать в Москву от Вас до сих пор нет ответа. Сегодня получено сообщение, будто бы Вы угрожали скандалом полпредству, чему мы не можем поверить. Ваши недоразумения с работниками полпредства разберём в Москве. Довгалевского ждать не следует. Сдайте дела Аренсу и немедленно выезжайте в Москву. Исполнение телеграфируйте».
Этот категорический приказ Беседовскому члены политбюро решили подкрепить ещё одним распоряжением и послали телеграмму в Берлин поверенному в делах СССР в Германии Стефану Иоахимовичу Братману-Бродовскому:
«ЦК предлагает немедленно выехать в Париж Ройзенману или Морозу для разбора недоразумений Беседовского с полпредством. Дело в Парижском полпредстве грозит большим скандалом. Необходимо добиться во что бы то ни стало немедленного выезда Беседовского в Москву для окончательного разрешения возникшего конфликта. Не следует запугивать Беседовского и <надлежит> проявить максимальный такт… Нельзя терять ни одного дня. Телеграфируйте исполнение».
Находившиеся в тот момент в Берлине Борис Анисимович (Исаак Аншелевич) Ройзенман и Григорий Семёнович Мороз были членами ЦКК (Центральной Контрольной комиссии) и являлись сотрудниками ОГПУ. Оба участвовали в заседаниях ЦКК 13 и 14 июня 1927 года, помогая Сталину вывести из состава ЦК Троцкого и Зиновьева. В своей речи Лев Троцкий откликнулся на выступление Ройзенмана так:
«Троцкий: Товарищ Ройзенман, вы защищаете тех, кого не надо защищать. Я знаю, что вы прекрасный революционер-пролетарий, но вы обвиняете тех, кто прав, и защищаете тех, кто виноват».