Главные люди опричнины. Дипломаты. Воеводы. Каратели. Вторая половина XVI века
Шрифт:
До наших дней дошло красноречивое летописное свидетельство о той сече: Алексей Данилович со Степаном Сидоровым «наехали в Дуброве коши{102} своих полков и велел тут бити по набату и в сурну{103} играти; и к нему съехались многие дети боярские и боярские люди и стрельцы тысяч с пять, с шесть и тут отсеклися{104}. И царь{105} к ним приступал со всеми людьми и с пушками, и с пищалями и до вечерни, и Божиим милосердием дал Бог Алексей Данилович тут от царя отсиделся, из луков и пищалей многих татар побили. И которых крымской царь поимал детей боярских, те ему сказали, что царь{106} и великий князь на Туле, а
Так Басманов одержал первую большую победу в своей жизни.
И за нее получил высший думный чин, став к осени 1555 года боярином. А летом 1556 года он выступает в очередной поход против крымцев как один из бояр в свите государевой. С этого момента Иван IV должен был хорошо узнать Алексея Даниловича.
Слава? Карьера? Да! Но против тех же крымцев на степной юг Алексею Даниловичу еще придется выходить неоднократно… под командой воевод-князей. Притом не то чтобы вторым или третьим человеком в армии, а… третьим в том же передовом полку. Заслуги заслугами, а знатность знатностью.
Разве могло это не уязвлять гордость Басманова?
В Ливонии
В 1558 году началась Ливонская война. На ее начальном этапе Басманов стал одним из военачальников, использовавшихся в боевых действиях с наибольшей частотой. Он опытен. Он храбр. Он талантлив. Он, в конце концов, давно разменял пятый десяток. И что же? Кем же его назначают в ударных армиях Московского государства?
Зимний поход 1558 года — второй воевода в передовом полку.
Большой поход на Феллин 1560 года — второй воевода в полку правой руки.
Взятие Полоцка в 1563 году — третий воевода в передовом полку.
И только осенью 1559 года, когда собирали корпус для похода против ливонского магистра, рвавшегося к Юрьеву, Басманов получил под команду передовой полк. Да и то сказать, единственным воеводой с княжеским титулом был в Юрьевском корпусе Ю. И. Темкин, быстро смещенный. Если б не это, если бы пришлось и здесь конкурировать с титулованной аристократией, не видал бы заслуженный и прославленный Басманов поста 1-го полкового воеводы как своих ушей…
О Ливонской войне усилиями публицистов и — что горше и печальнее — профессиональных историков создано несколько мифов. Один из них, возможно самый распространенный, касается причин ее. Сколько раз писали и говорили по телевидению о том, что России надо было «прорубить окно на Балтику», или, иначе, «встать твердой ногой» на Балтийском побережье. К этому обычно добавляют несколько прочувствованных слов о необходимости «наладить морскую торговлю с Европой», получать «стратегически важные грузы», свободно принимать иностранных специалистов — инженеров, лекарей, военных наемников. Да, ливонские немцы противились прямым торговым отношениям «московита» с Европой, а поляки — еще того более. Да, прибытие важных для Московского государства специалистов через Прибалтику было весьма затруднено. Некоторых откровенно не пускали в Россию. Более того, ливонский магистр заключил с Великим княжеством Литовским договор против России, где прямо обязался не пропускать через свою территорию товары и специалистов, которые могли бы способствовать усилению Московской державы.
Но.
«Окном в Европу» Россия располагала в течение многих столетий, и никто его до поры до времени не смел отнять. Под властью государей московских была Ижорская земля — старинное владение Новгорода Великого, присоединенного со всеми землями к Москве еще в 70х годах XV столетия. Побережье реки Невы, в том числе и то место, где сейчас раскинулся Петербург, также было русским. Хотелось бы подчеркнуть: оно было русским до начала Ливонской войны. А к нему прилежали на севере и юге изрядные куски побережья Финского залива. Потеряют эту землю наши предки только в 10х годах XVII столетия, после ожесточенного сопротивления, в результате ужасающей Смуты. И только век спустя, при Петре I, ее вернут ценой неимоверных усилий и тяжелых потерь. Тогда-то и возникнет славный «град Петров».
Так вот, ничто не мешало начать строительство Петрограда, с его крепостями, верфями и портом, в середине XVI века. Но никто этим не озаботился. Как видно, сама идея борьбы за морские пути, вроде бы, столь необходимые для России, не слишком занимала правительственные круги. Лишь накануне войны собрались строить корабельную пристань у Ивангорода… Существует также смутное сообщение итальянского дипломата, согласно которому во второй половине 1550х годов государь Иван Васильевич поощрял поиски Северного морского пути в Индию и Китай, назначая отважным разведчикам маршрута «большие награды»{107}. Однако достоверность этого свидетельства под вопросом: русские источники ни о чем подобном не говорят.
Более того, в 50х годах XVI столетия английская экспедиция Уиллоуби и Ченслора открыла эпоху регулярных морских сношений между Россией и Западной Европой по Северному пути — вокруг Скандинавского полуострова, через Белое море, к устью Двины. На протяжении тридцати лет московское правительство не торопилось с обустройством большого портового центра на Двине. И лишь в 1580х годах здесь вырос полноценный город-порт с крепостью, большой пристанью и торговыми факториями иностранцев. Впоследствии за ним закрепилось имя «Архангельск». Тогда же, в 1580х, начали строить мощные укрепления в ключевой точке Белого моря — на Большом Соловецком острове. Торговые и дипломатические связи с англичанами, голландцами, немцами опять-таки наладились на Северном пути задолго до того, как в Москве приняли решение всерьез поставить под контроль «северное окно в Европу». До начала Ливонской войны усилий подобного рода не предпринималось.
Мы воевали в Ливонии и на литовском фронте не за море, а за землю. За богатые, превосходно освоенные угодья. За те поместья, которых так не хватало нашему военно-служилому классу в условиях «земельного голода» на территории коренной Руси.
Ну а как же тогда «нарвская торговля»? Ее плодами с такой выгодой воспользовался Иван Грозный ко благу Московского государства! А как же корсары, коих нанимал он для борьбы с неприятелем на Балтике?
Ответ один: прежде нужно было захватить столь значительный, давно обустроенный и великолепно защищенный порт, как Нарва, чтобы потом получать все многочисленные прибыли от обладания им. Да, иностранным судам со «стратегическими грузами» и специалистами на борту гораздо быстрее и легче было добираться до русских владений по Балтийскому морю, да к Нарве, чем плыть по бескрайним просторам северных морей, к тому же, в исключительно сложной для навигации обстановке. Да, ради защиты таких выгод стоило принять под свое крыло корсаров-иностранцев, если до строительства собственного флота не дошли то ли руки, то ли ум… Вот только на первом этапе Ливонской войны для захвата Нарвы или иного большого порта не предпринималось никаких действий. Нарву отдал России счастливый случай и воинская доблесть малой горсти наших ратников. И когда в Москве почувствовали, сколь важно владеть таким портом, когда распробовали все преимущества подобной собственности, тогда, и только тогда в русском государственном уме зароились проекты, связанные с морем, с морской торговлей, с маршрутами, которые жизненно важно контролировать.
Не «нарвское плаванье» (или какое-либо иное «плавание», связанное с захватом удобной гавани) было целью Ливонской войны. Напротив, «нарвское плаванье» стало важным стимулом для возникновения русских геополитических проектов морской направленности. Не напрасно позднее наши армии с необыкновенным упорством рвались к большим прибалтийским портам. Не напрасно для взятия таких пунктов правительство бросало колоссальные военные ресурсы. К сожалению, последний период Ливонской войны не дал нашим войскам успехов, аналогичных нарвскому, а в результате поражения России Нарва и вовсе была потеряна… Возникновение Архангельского города и Соловецкой твердыни видится результатом того, что в Москве, отведав выгод нарвской торговли, а затем утратив ее, постарались закрепить хотя бы то, что еще оставалось в составе державы.