Главные преступления советской эпохи. От перевала Дятлова до палача из Мосгаза
Шрифт:
От состояния преступности напрямую зависело продвижение по службе милицейского начальства и партийных функционеров. Признание, что в столь благодатном крае действует сексуальный маньяк-убийца, могло поставить крест на карьерных помыслах слишком многих высоко парящих людей. Даже когда профессионалам факт существования маньяка стал очевиден, их начальство не хотело признать эту очевидность и сопротивлялось до последнего.
Поначалу милиционеры, наверное, и впрямь могли не заметить единого почерка. Да, появляются трупы женщин. Но ведь это происходит раз в несколько месяцев. К тому же на разных территориях, «землях», попадающих под юрисдикцию совершенно разных отделов милиции. Вот
Что сделали с куском веревки, найденной на месте второго, неудавшегося, покушения? Ничего. Определили группу крови на ней и… потеряли сам «вещдок». То преступление и не расследовал никто толком. Ведь ни убийства, ни изнасилования не было. Женщина жива, зачем тогда напрягаться?
Со временем информация о загадочных и схожих убийствах просачивалась в массы в виде слухов. Отцы и мужья не отпускали женщин одних по вечерам и даже днем, работницы отказывались выходить в третью смену, чтобы поздно не возвращаться домой. Следователям нужно было пресечь панические настроения. И они успокаивали общественность, «раскрывая» убийства.
Девушка ждала возлюбленного на опушке леса, тот опаздывал. Когда приехал, ее уже не было. Не дождалась и ушла? Нет, лежит задушенная в 20 метрах. И кто же первый подозреваемый? Конечно, пылкий влюбленный, кто же еще. Приревновал и задушил подругу в порыве гнева. Не признается? Не беда… Через несколько дней «обработки» в камере парню уже самому кажется, что это он затянул на шее любимой удавку.
Вот еще одно тело в лесу. Свидетели видели неподалеку трех молодых людей с овчаркой. Они-то и убили, конечно. В деле была фотография собаки — это единственная улика. Она даже на овчарку не похожа, но это никого не смущает. Парни долго молчат. Но вот сначала один, потом второй сознается в преступлении. Путаются в фактах, не совпадают показания, следователь терпеливо поправляет и переписывает протокол за протоколом. Третий упирается, его вызывают на очную ставку с друзьями.
— Вы лжете, — кричит упорствующий им в лицо. Те опускают глаза.
— Нет, братец, это ты лжешь. И тем самым ужесточаешь себе наказание, — вздыхает следователь и пишет: «вину признать отказался».
Олега Адамова, водителя из Витебска, задержали, когда ему было 26 лет. Его грузовую машину заметили недалеко от места убийства. Он признался в преступлении, которого не совершал, и получил 15 лет.
— Следователи заявили, что нашли у меня фотографию убитой, — рассказал он годы спустя в интервью «Комсомольской правде». — Но я-то знал, что на самом деле нашли фото моей сестры с подругой, а потом подменили его. Я не сознавался. Но мне подсунули липовую экспертизу, где говорилось, что сперма и кровь, найденные на месте преступления, принадлежат мне. Когда я увидел это, я сломался. Испугался, что меня подведут под расстрел. Понял, что против этой системы я бессилен. И подписал признание. К тому времени я уже месяц пробыл в Новинках (Республиканский научно-практический центр психического здоровья). Мне кололи уколы, я ходил как заторможенный. Казалось, язык во рту как у лошади.
Адамову повезло, он отсидел только два года, когда поймали настоящего душителя. Но бывало и по-другому. Владимир Горелов, осужденный без вины, в тюрьме лишился зрения. А Николая Тереню за убийство, которого он не совершал, расстреляли.
«Кто-нибудь, опустите это письмо в ящик, умоляю, — писал на клочке бумаги один из обвиняемых. — Я Владимир Пашкевич. В прокуратуре Белоруссии мне внаглую лепят дело об убийстве. Мама, езжай в Москву к генпрокурору, пиши в «Правду», пусть пришлют корреспондента».
Записку
Много позже Исса Костоев, известный сыщик, ловивший маньяка Чикатило, напишет про витебское дело: «…а что же делали органы правопорядка? Как могли допустить, чтобы убийца действовал среди бела дня, при массе свидетелей, практически безнаказанно? Ну, с этим проблем не было. Вы же знаете, как у нас принято работать, — и дело Михасевича не стало исключением. Начальство приказало разобраться — разберемся. Начальство велело найти виновных — найдем, притом немедленно и в любых количествах. Такие подозреваемые очень быстро в умелых руках становятся обвиняемыми…»
Неужели такие «ошибки», которые сами суть злостные преступления, остались безнаказанными? После ареста Михасевича началось разбирательство. Прокурора Валерия Сороко, подделавшего улики в деле Олега Адамова, посадили на 4 года. Больше никого.
Один из главных фальсификаторов, следователь по особо важным делам Михаил Жавнерович, отделался легким испугом. До середины 80-х это была легендарная личность, сыщик со стопроцентной раскрываемостью. Он часто говаривал: «Каждый человек — преступник. Он хоть еще не совершил преступление, но может совершить!..». Жавнеровича бросали на самые сложные и запутанные дела. И — о чудо — уже через несколько дней преступник сидел в камере и раскаивался. Льготы, звания и награды обрушивались на Жавнеровича бурным потоком. Для почетных знаков не хватало пиджака, а для грамот и дипломов — стен кабинета.
После поимки витебского душителя стало ясно: король сыска голый, секрет феноменальной раскрываемости смердит, как нужник. Михаил Кузьмич просто находил поблизости от места преступления «слабое звено», невиновного, но не готового к сопротивлению человека, закрывал его в камере и побоями да угрозами добивался признания.
— Жавнерович прекрасно знал, что убили не мы, — рассказал позже Владимир Пашкевич. — Но как посадить человека — в этом он был профессор. Уверен, для него это было не первое такое дело. Психология была разработана от и до, он знал, кто и через сколько заговорит. Так мне и говорил: «Нам главное успокоить общественное мнение. Чтобы народ знал, что убийцы сидят. А кто будет сидеть, неважно».
Когда все вскрылось, против Жавнеровича возбудили дело. Но Михаил Кузьмич был уже в преклонных годах, к тому же ветеран войны. И расследование спустили на тормозах, тихо отправив этого Шерлока Холмса на пенсию.
А как же другие причастные к осуждению невиновных? В деле витебского душителя таких было около 200 человек. Десятки людей, облеченные полномочиями, слышали, как подсудимые отказывались от показаний в суде, как плакали, умоляли, рассказывали о пытках и давлении. Но голоса этих несчастных, похоже, не слышали даже собственные адвокаты.
Многие из тех двухсот получили выговоры и предупреждения о неполном служебном соответствии. Но по большому счету все вышли сухими из воды.
КСТАТИ
Михасевич часто приходил на заседания, где других судили за его преступления. Он смешивался с толпой возмущенных граждан и слушал. К чувству восторга от победы над всесильной судебной машиной примешивался и практический интерес: узнавая об уликах и собственных следах, он делал выводы на будущее. Возможно, именно это помогало ему не попадаться долгие годы.