Главные роли
Шрифт:
Чуть позже, уже оформив декрет, они создали себе четкое расписание и план: в 12 дня они встречались на полпути, у булочной, и два часа активным шагом, с передышками, конечно, фланировали по улицам. Обедать приходили к Валечке-младшей. Вера Игнатьевна старалась приготовить что-то легкое и полезное для своих девочек, как говорила она. Были это, как правило, овощные супы, морковные котлеты или мясное суфле. Валечки обедали и ложились отдыхать. Валечка-младшая обычно дремала, а ее подруга читала какой-нибудь старый, добротный детектив. Теперь они стали неразлучны, почти родными людьми, и если срывалась прогулка (погода или неважное самочувствие), то тосковали друг по другу и перезванивались по несколько раз в день. Мать Валечки-младшей, Вера Игнатьевна, была счастлива – теперь ей не так страшно было думать о своей смерти: у дочери появился близкий человек. В роддом Вера Игнатьевна первую отвезла свою дочь и так и осталась там до вечера в вестибюле с Валечкиным легким плащиком и туфлями в руках. Валечка-младшая родила легко и довольно быстро, опровергнув тревогу врачей, обозначивших ее неприятным словом
Родила она мальчика, вполне здорового и крупного, испытав какое-то мимолетно прошелестевшее в сознании разочарование и недоумение. Справятся ли они с мальчиком? С девочкой все было бы как-то понятнее. Через пять дней ее встречали мать и верная подруга. А дома, развернув пеленки и поохав, все восторженно и растерянно замерли над ребенком. Мальчика назвали Антошей. Через две недели, ночью, вызвав такси, Вера Игнатьевна отвезла в роддом и вторую Валечку и там же осталась ждать в вестибюле больницы. Утром, не получив никаких радостных известий, говорила с врачами. Оказалось все непросто – решили делать кесарево. Вера Игнатьевна домой не поехала, периодически звоня дочери из автомата – справляется ли? И докладывала последовательность событий. К обеду Вере Игнатьевне сообщили, что родилась девочка – очень маленькая, слабая, с кучей медицинских проблем. Вера Игнатьевна сдвинула брови, вспомнила свою непростую жизнь, глубоко вздохнула и начала разговор с акушером и педиатром четко и, как казалось ей, профессионально (в войну полгода она проработала медицинской сестрой в госпитале).
– Выходим! – бормотала она, спеша домой. Внука и дочь она не видела почти сутки. Дома металась всполошенная и измученная Валечка-младшая, разрываясь между стиркой, глажкой, кормлениями и бесконечными и изнуряющими сцеживаниями – молока у нее было в избытке. Ребенок, румяный и крупный младенец, спал мало, а вот ел и кричал с удовольствием. Вера Игнатьевна разрывалась на части – дома дым коромыслом, раз в день непременно в больницу к Валечке-старшей – тефтели, кисель, отжатый постный творожок. Но все кончается, кончилось и это. Валечку-старшую с дочкой она решила забрать пока к себе – ну, во-первых, ей нужен еще серьезный уход – послеоперационные швы, начинающийся мастит – не дай Боже, слабенькая девочка очень плохо брала грудь. В общем, питание, обработка швов, короче говоря, уход, уход и еще раз уход. Валечка-младшая тоже валится с ног – ничего не успевает. Что разрываться между двух домов? Проще крутиться всем вместе. Так и порешили. О том, что это было за время, говорить не приходится, но прошло и это. И Валечка-старшая вместе с дочкой наконец отправилась домой. Девочку, кстати, они сообща назвали нежным именем Ариша. Ариша была спокойной, вернее, слабой – ела еле-еле, кричать не кричала, так, слабенько, как мышонок, попискивала и кряхтела. Никакого сравнения с громогласным Антошей. Но все же, думала Вера Игнатьевна, лучше так, чем по-другому. Все-таки мальчик здоровый, тьфу-тьфу. Но постепенно все вошло в свой ритм, и вновь образовался четкий распорядок. Две молодые мамаши гордо выгуливали свои разноцветные коляски – розовую и голубую. Через год встал вопрос о выходе на работу. Жить-то на что-то надо. Тамбовская тетка приезжать в Москву категорически отказывалась – огород, куры, поросенок. Слабенькой Арише путь в ясли был заказан, и героическая Вера Игнатьевна девочку предложила забрать к себе – на световой день. Деваться было некуда. Ариша не уставала болеть, насморк плавно перетекал в ангину, ангина в бронхит и даже в пневмонию. Болели теперь они на пару со здоровым Антошей, что поделаешь, контакт! Валечка-старшая переживала ужасно – все понимала, незаслуженно страдает вполне здоровый и крепкий ребенок. Но выход нашелся – тамбовской тетке пообещала платить – получалось ползарплаты, а куда деваться? Та на этих условиях согласилась и, приехав, тут же завела себе сберкнижку, куда требовала четко десятого числа относить положенные ей деньги. Спустя год на работу вышла и Валечка-младшая – на полдня к себе в библиотеку, необременительно. Вера Игнатьевна устроилась в детский сад бухгалтером – работа до обеда и дальний прицел – вскоре внуки окажутся в ее же детском садике. А она там – свой человек. Все под присмотром. Дружба Валечек за эти годы только укрепилась, стала прочнее, фундаментальнее, и уж совсем непонятно было им обеим, как они вообще раньше жили друг без дружки. К школе Антоша был крупным кудрявым ребенком, с ярким румянцем на пухлых щеках, вполне подготовленным бабушкой – бегло читал, считал до ста, знал наизусть большие отрывки из «Евгения Онегина». А вот Ариша была по-прежнему хилой, раздражительной и плаксивой, внешне вполне отражала свою натуру и природу – худющая, бледная до синевы, блеклая, с жидкими бесцветными волосиками и вечно печальным выражением лица. К школе она оказалась совершенно не подготовленной – что поделаешь? У тамбовской тетушки свои критерии воспитания. Валечка-старшая все это, конечно же, понимала, сравнивала дочь с сыном подруги, переживала, расстраивалась, по-матерински, не зло, завидовала, мечтала спровадить тамбовскую родственницу, а деваться-то было некуда! Верила, что Ариша все наверстает, выправится – как жить без надежды? В школу провожали детей вместе, естественно, в один класс – напуганных, торжественных и важных, намертво зажавших в ручонках разноцветные астры. Валечки, глядя на своих первоклашек, умилялись и смахивали слезы, Вера Игнатьевна стояла, гордо подняв седую усталую голову, а тамбовская тетка тайком перекрестила обоих детей. Антоша, проинструктированный строгой бабушкой, был важен и молчалив.
– Ты теперь взрослый человек, почти мужчина, один на нас на всех, и главная твоя задача, кроме отличной учебы, разумеется, охранять и оберегать Аришу, твоего
Учился Антоша вполне прилично, не отличник, но твердый хорошист, немного хромало поведение – темперамент! А вот Ариша хромала по всем предметам, не уставая заодно активно и почти безостановочно побаливать. Ответственный Антоша часами висел на телефоне, объясняя простуженной Арише уравнение или задачку по физике.
– Тупица! – в сердцах бросал он. – Нет, ну просто бестолочь какая-то! – Антон совсем раздражался, а мать и бабушка сокрушались:
– Что ты, как можно! Ариша такая хрупкая и беззащитная, как же ты жесток, Антон. Ариша просто много пропускает и не справляется.
И еще что-то внушали по поводу долга, ответственности, доброты и терпимости, и далее по списку. К десятому классу Антоша превратился в рослого, с буйными темными кудрями красавца, спортсмена, активного комсомольца – в общем, плейбоя местного значения и, естественно, любимца всех девчонок без исключения. Он писал наивные и трогательные пылкие юношеские стихи, бренчал на гитаре, подпевая битлам, участвовал во всех возможных олимпиадах, лучше всех бежал стометровку – девчонки висли на нем гроздьями. Ариша, бледная и томная его подруга, до десятого класса доползла еле-еле и только благодаря ему. Ни с кем близко не дружила, часто плакала и жаловалась ему на что-нибудь – обязательно. То после физкультуры у нее безумно (она так и говорила – «безумно»!) болели ноги, то после физики – голова, а после песочного кольца, съеденного в буфете, разыгрывался гастрит с непременной изжогой.
До занятий он провожал Аришу в поликлинику, где она сдавала бесконечные анализы, после школы провожал до дому, таща за ней тяжелый портфель, а вечерами делал с ней уроки – вместо шумных компаний и свиданий с веселыми одноклассницами. Конечно, все это да и сама Ариша его безумно раздражали и утомляли, но в голове была заложена четкая программа, а он был уже вполне сформировавшийся и надежный человек, который никак не мог пренебрегать чувствами святыми – долгом и обязательством.
На выпускной Ариша пришла в голубом пышном платье из тонкой марлевки, босоножках на узких ремешках. Распустила свои небогатые, но легкие волосы, чуть голубых теней на тонкие веки, чуть-чуть розовой бледной помады на нежный рот. Антоша – эпицентр внимания и событий. Все и вся вокруг него – и концерт, и девочки, и танцы. Она – тихо в стороне, одна, глаза в пол.
– Пригласи Аришу на танец, – шепнула сыну Валечка-младшая.
Антоша вздохнул и направился к подружке. Обнимая в танце Аришу, он впервые отметил ее хрупкость, почти невесомость, и с удивлением для себя обнаружил – а она почти хорошенькая! От ночных гулянок Ариша отказалась. А Антон всю ночь «зажигал» на теплоходе – пил, пел, целовался до изнеможения, да не с одной, сам не помнил с кем. Аттестат у него образовался вполне приличный, а вот у Ариши – слезы. Какой уж ей институт – ни здоровья, ни сил, мудро решили обе Валечки. И в сентябре Валечка-младшая взяла Аришу к себе в библиотеку.
А Антон легко поступил в МАИ. С Аришей теперь они почти не виделись – у него бурная студенческая жизнь, у нее – тихая библиотека, чаи с Валечкой, запах пыли и старых книг. Да еще и хлопоты с матерью – Валечка-старшая начала прилично прибаливать. Антон появился у них под Восьмое марта, конечно же, по настоянию матери и бабки. Пришел с дежурной мимозой и коробкой шоколадных ассорти. Валечка-старшая ушла в поликлинику, а Ариша – Ариша, как, впрочем, всегда, болела. Тихая и печальная, она лежала в постели, бледная, почти прозрачная, с потрескавшимися губами и завязанным шарфом горлом. Антоша принес ей чаю с лимоном, она присела в кровати и слегка оживилась – он рассказывал ей про свою развеселую жизнь. Она шмыгнула носом, слегка скривилась и тихо заплакала.
– А у меня этого нет и никогда не будет, – горевала Ариша.
У Антона защемило сердце от жалости к этому нелепому и, в сущности, одинокому и несчастному человеку. Пожалел. Когда жалел во второй раз – даже не понял, как все это получилось, – в комнату зашла Валечка-старшая. Увидев эту картину, от неожиданности она вскрикнула, замерла и зажала рот рукой. Потом выскочила на кухню. Спустя минут десять, красный и смущенный, к ней вышел Антон. Он молчал, неловко топтался в дверном проеме и шмыгал носом.
– Что же теперь будет, что же будет? – раскачиваясь на табуретке, без конца повторяла Валечка. – Ты же уйдешь, а она? Она этого не переживет, она же такая слабенькая, Господи, – бормотала Валечка, уставившись в одну точку.
– Все будет хорошо, теть Валь, – сиплым от волнения голосом произнес Антон. И добавил: – Я женюсь, теть Валь, вы не беспокойтесь.
Валечка долго смотрела на него, а потом махнула рукой – иди, мол. Когда Антон ушел, она заглянула к дочери – та безмятежно спала, зарозовев и счастливо улыбаясь во сне. Валечка удивилась и ушла к себе – думать свои горькие думы. С одной стороны, она все, конечно, понимала – молодость, горячая кровь, случай, да и Антон для нее – родной человек, почти сын. Все нелепо и случайно, и не надо портить человеку жизнь, да и какая из Ариши жена? Все это понятно, понятно. Но еще ей было известно и другое – только она одна знала, как неизлечимо она больна и что отпущено ей не так много времени. А с кем останется Ариша? На кого? Ведь пропадет одна, точно пропадет. А тут семья – Антон, Валечка, Вера Игнатьевна. Они, конечно, и так бы ее не оставили, но жена – совсем другое дело, совсем другой статус. В общем, материнское победило человеческое. Оно и понятно – кто осудит? Вечером – ох, как на сердце тяжело – засобиралась к Валечке-младшей. С разговором. С дочкой ничего не обсуждала. Антоша, понятное дело, матери ничего об этом не рассказал. Конечно, на душе кошки скребли, было муторно и противно, но он постарался выкинуть все это из головы и поехал к друзьям в общагу – там и расслабился.