Глаз Паука
Шрифт:
Растерявшиеся Искатели Истины сломали круг и сбились в потрепанную воронью стаю, жмущуюся к Эсме Халед. Почтенная дама единственная сохраняла полнейшее спокойствие. Прикрикнула на Теймураза иль'Ваххаби, мгновенно ринувшегося куда-то в глубины левого предела залы, и размашисто перечеркнула воздух перед собой растопыренными пальцами. Шар ответил на ее действия синей вспышкой, а между четырех колонн, окружавших алтарное возвышение, вдруг возникла стена из призрачно мерцающих нитей. Юнра взвизгнула, когда магическая преграда пролегла прямо рядом с ней – за мгновение до того, как в эту стену со всего размаху врезался Ши Шелам.
Кто-то заревел, отдавая приказания – и тоже запоздал. Сумрак выпустил в зал бесстрастных подручных иль'Ваххаби, а от входа в подземелье спешили обыкновенные, но вооруженные до зубов охранники поместья «Альнера». Спасители и стража сцепились в круговерти смертоубийственной стали, и Юнра больше не понимала, кто одерживает верх, а кто проигрывает.
Ши успел крикнуть ей:
– Держись, я сейчас что-нибудь придумаю! – и скрылся из виду.
Глава восьмая
И пришел паук
Дарованное внезапностью нападения преимущество недолго оставалось на стороне Кодо Ночного Кошмара и его бойцов. Успей они за эти краткие мгновения пересечь зал, разогнать опешивших Искателей Истины и захватить их предводительницу, все бы повернулось иначе. Но толпившиеся в дальнем конце «черные балахоны» отгородились непроницаемой колдовской стеной, а незваным гостям приходилось несладко. Отчасти выручал простор подземелья и царивший в нем полумрак, а толстые колонны как нельзя лучше подходили для укрытий в игре в смертельные прятки. Общее побоище превратилось в множество мелких схваток один на один – число сражающихся с обеих сторон было примерно равно.
Самого Ночного Кошмара теснили к лестнице в компании с Рейфом, телохранителем госпожи Кассианы, и мальчишкой-варваром, наверняка воображавшим себя героем древних сказаний Полуночи. Толку от подростка и его клинка было чуть, разве что прикрывал спину. Гораздо большую благодарность судьбе Кодо испытывал за общество Рейфа, знавшего толк в хорошей драке. Кайлиени и Ши Шелам в суматохе куда-то сгинули. Одноглазый Хасти… кстати, а этот куда подевался?!
Хасти, словно демон из поговорки, явился немедленно, стоило о нем вспомнить.
– Остановитесь, безумцы, и подумайте о вечном! – проревел он свою излюбленную фразу, возникая из сумрака за спинами противников с тяжелым посохом наперевес. Громогласный призыв возымел действие лишь отчасти. Но двое ближайших стражников «Альнеры» остановились как вкопанные, и Хасти налетел на них коршуном, приговаривая:
– Да снизойдет на вас благодать Изначального!
Под благодатью Одноглазый понимал полное избавление от невзгод суетного мира, поскольку окованным торцом своего посоха немедленно проломил обоим черепа. Воспрявшие духом Кодо, Рейф и Конан с новыми силами ударили на оставшихся и преуспели. Широкий меч Рейфа вышел из спины одного врага, палица Кодо обрушилась на темя второму, загнав ему голову в плечи.
И вот тут у месьора Сиверна отвисла челюсть.
Ходячий Кошмар по прежнему немалому опыту как-то привык к тому, что человек с напрочь размозженной башкой молча падает и смирно лежит, дожидаясь труповозов. Охранник «Альнеры», у которого практически исчезла верхняя треть черепа, тоже упал было, выронив кривую туранскую симитарру. И тут же принялся вставать, медленно и неуклюже, слепо шаря вокруг себя выпавшее оружие. Ни капли крови притом не вытекло из жуткой раны, словно удар Сиверна проломил не человеческий череп, а трухлявое бревно.
Рейфу пришлось еще тяжелее. Лезвие меча застряло меж ребер его врага, на что враг попросту не обратил внимания. Его ответный удар отсек бы немедийцу руку по локоть, если б не Малыш, вовремя подставивший свой клинок. Брызнули искры, симитарра убитого, но чересчур прыткого для мертвеца стражника со звоном переломилась у рукояти, отлетевший осколок полоснул Рейфа по щеке. Телохранитель Клелии, еще не успевший осознать всю странность происходящего, яростно взревел. Немедиец отпрыгнул, вырывая оружие из тела противника, и его полуторный клинок по широкой плоской дуге рассек воздух.
Обезглавленный стражник постоял немного и аккуратно завалился навзничь. Обрубок шеи не кровоточил, будто не живого человека отправили на Серые Равнины, а срубили давно засохшее дерево, оставив гладкий пенек. Но и этот тоже не спешил честно умереть, пытаясь привстать и помавая конечностями явно в поисках собственной усеченной главы.
Конан не нашел ничего лучше, как пинком послать искомый череп через весь зал.
…Большой дом на улице Кисиндо, отделенный от Серебряной аллеи тремя десятками домов и дюжиной перекрестков. Подвал, где стены в постоянной изморози, на полу разложены горсточки костей и вычерчен огромный пентакль. Рослый, нескладный человек в роскошной ало-золотой мантии сидит, скрестив ноги, в середине магического круга и вглядывается в некое действо, происходящее в глубинах хрустального шара. Видимо, действо разворачивается наилучшим для него образом, поскольку маг довольно потирает ладони и торжествующе улыбается.
– Очень хорошо, просто чудесно, – бурчит Рилеранс из Хоршемиша. – Живые истребят живых, оставшихся добьют воины Пустоты, а для меня самое время заняться хозяевами.
Он откладывает в сторону видящий кристалл и тянется за зловещего вида черной книгой с бронзовыми застежками в виде прыгнувших леопардов. Под сводами подвала начинают звучать слова древнего заклятия, именуемого «Тропой Мертвецов», свечи в шандалах меркнут, по стенам ползут чудовищные тени. Костлявая ладонь некроманта покоится на обложке дневника Рюцциля. Заклятье вступает в силу, и по владениям Нергала проносится волна магических возмущений, возвращая тем, кто давно упокоился в земле, некоторое подобие жизни.
Любой город стоит на костях многих поколений его жителей. Шадизар не является исключением. У того, кто умеет говорить с мертвыми, всегда под рукой неисчислимая рать.
Теперь осталось одно, последнее и самое сложное заклинание. Снова звучит древний язык, снова падают тяжелые, как кузнечные молоты, слова, должные отделить дух мага от его смертной плоти. Очертания тела мага, неподвижно сидящего на подушках в центре пентакля, расплываются, колеблются, двоятся, словно отражение в водной глади под легким ветерком. Короткий крик боли. Судорога и порыв холодного ветра, задувший свечи. Мгновение полного сумрака.