Глаз ведьмы
Шрифт:
Он бросил трубку на рычаги и довольно потер крепкие ладони.
— Не сомневайся, ему ответят! И он выйдет, а ты станешь его ждать там, где я скажу.
— Сделаем, — Иван Дмитриевич закурил и поинтересовался: — Как тебе информация о пистолетике? Ты ведь слышал весь наш разговор?
— Естественно, — кивнул Борис Матвеевич. — Оружие, я думаю, он возьмет с собой. И оно ни в коем случае не должно пропасть или затеряться: всему свое время и место.
— Я понял.
— Вот и чудненько. А когда он выйдет и мы разыграем свою маленькую партию, наступит черед делиться по-христиански. Кажется, наша клиентка мечтает разбогатеть?
Борис Матвеевич
— Ну ладно, — внезапно оборвав смех, Бормотуха убрал платок и поднялся. — Я и так засиделся. Пока!
Алексей Григорьевич Рогозин переживал вторую молодость. Если бы кто-нибудь, сумев заглянуть в его душу, осмелился хоть намеком посмеяться над этим, Рогозин просто набил бы ему морду — беспощадно, как во времена далекой теперь юности, когда право встречаться с красивой девушкой из другого двора или района зачастую приходилось отстаивать в яростных кулачных боях, чем-то похожих на смертельные схватки гладиаторов. Хотя какие там гладиаторы? Это были бои молодых самцов из-за соблазнительных самок. И теперь вновь первопричиной физического и душевного подъема Рогозина была женщина. Прекрасная женщина, которую он боготворил, называя про себя разными ласковыми именами.
Черт с тем, что она моложе его больше чем вдвое, наплевать на возможный разрыв с семьей, на готовый разразиться громкий скандал, если об их отношениях пронюхают пронырливые журналюги. Блаженство души и тела, которое она дарила, стоили еще не таких жертв, а невыразимое счастье ощущать себя вновь двадцатилетним заставляло на все махнуть рукой и жадно, захлебываясь, пить эликсир молодости, приготовленный для него драгоценной Полюшкой.
Но, как ни крути, а с возрастом приходит мудрость, и, когда тебе уже за пятьдесят, прекрасно осознаешь: такое не может продолжаться вечно! В один ужасный день все обязательно рухнет, а ты сам можешь не уцелеть под обломками собственного счастья. И станешь гнаться за призраком ускользнувшей мечты, которая оставит в душе горький осадок несбывшихся надежд и разочарований.
Нет, лучше не задумываться ни о чем, тем более, никогда не отдадут его на растерзание щелкоперам, пока Сам благоволит. По этой же причине и жена даже не пикнет, дабы сразу не потерять слишком многого. А что до гнилых слухов, то они теперь циркулируют по городам и весям с завидным постоянством, и никто не застрахован от того, что завтра о нем не пустят какую-нибудь скабрезную сплетню.
Гори огнем все сплетни и чужие мнения — у Рогозина своя колоколенка, и с нее виднее. А как все выглядит с чужой, Рогозина не волновало.
Кстати, счастье с Полюшкой ему подарила дружба с Леонидом Сирмайсом — очень энергичным и деловым человеком, сумевшим сколотить огромное состояние и практически подмять под себя некоторые отрасли сырьевой промышленности. Свел их референт Сирмайса Володька Антипов, с которым Рогозин когда-то учился. На дружеской встрече однокашников Володька — теперь уже солидный и успевший изрядно поседеть Владимир Серафимович — сделал Лешке, превратившемуся в Алексея Григорьевича, ряд заманчивых конфиденциальных предложений. Рогозин подумал и ответил согласием.
Спустя несколько дней состоялась встреча с самим Леонидом Сергеевичем Сирмайсом, обставленная как в детективных романах: чтобы никто, нигде и ничего! Леониду было около шестидесяти, но его активности и напористости мог бы позавидовать любой ухватистый тридцатилетний делец. Рослый, широкоплечий, коротко стриженный, неподражаемо элегантный, вежливый и умный Сирмайс, обладавший к тому же тонким чувством юмора, умел располагать к себе, и Рогозин довольно быстро достиг с ним соглашения. Ударили по рукам, отметили успех переговоров шампанским, и тут Леонид познакомил его с Полиной.
Это было как удар грома, как внезапная материализация прекрасного, но несбыточного сна-сказки, как забившаяся в твоих руках нежданно-негаданно пойманная жар-птица. Леонид Сергеевич говорил о том, что Полюшка дальняя родственница, но Рогозин так и не понял чья: самого Сирмайса или Володьки, да, в общем, и не очень стремился понять, поскольку почти не слушал. Зато понял другое — они с Полиной будут встречаться, регулярно и наедине, в специально снятой для этих целей квартире. Леонид не желал, чтобы его партнерство с Рогозиным стало достоянием гласности.
И встречи начались. Алексей Григорьевич лез из кожи вон, стараясь очаровать связную, и вскоре они стали близки, а встречи перестали носить чисто деловой характер и значительно участились. Володька Антипов однажды даже намекнул приятелю насчет седины в бороду, но Рогозин только весело послал его к черту.
Узнав об этом, Сирмайс лишь тонко усмехнулся и пригладил тяжелой ладонью густо поседевшие волосы.
— Присматривай, но не мешай, — хрипловатым баском велел он референту. — Пусть Борис посуетится. Любовь чувство светлое, но как доподлинно узнать, кто вложил стрелу в руки Амура: Бог или дьявол?
Прикурив, Леонид Сергеевич окутался густым облаком ароматного табачного дыма, а Владимир Серафимович понял: указания даны и дальнейшего продолжения разговора не последует. Но коли случится прокол, непременно спросят!
Бориса Матвеевича Шлыкова учить — только портить; в течение суток квартирку, где ворковали голубки, до отказа напичкали разной электроникой, а Полине выдали маленькое устройство с кнопкой срочного вызова телохранителей, и отныне ее повсюду сопровождала машина с вооруженными секьюрити, владевшими еще и всякими премудростями боевых искусств. Неугомонный и недоверчивый Шлыков пускал за «объектом» — как он привычно именовал Полину Викторовну Горелову, осуществлявшую связь с Рогозиным путем личного контакта, — группы наружного наблюдения. Так, на всякий случай, чтобы проверить, не тянутся ли за ней по городу чужие топтуны. Пока, тьфу-тьфу, Бог миловал, но за множеством других важных дел, занимавших его лысоватую голову, Борис Матвеевич никогда не выпускал из виду «сладкую парочку». Он тоже прекрасно знал — случись прокол, непременно спросят! Этот чистюля Антипов всегда лишь с бумажками возится, а Шлыкову приходится в дерьме копаться. Золотари, они всем нужны, без них как без рук, зато и первая палка обычно достается им же, как сводникам или доносчикам.
Утро воскресенья Рогозин провел на правительственной даче в ближнем Подмосковье. Ему твердо пообещали дать сегодня отдохнуть, поэтому он позволил себе спать сколько влезет и провалялся в постели почти до одиннадцати. Потом сделал зарядку и принял холодный душ — на улице пекло, и когда спадет проклятая жара — неизвестно. После завтрака он предупредил жену, что вряд ли будет обедать дома, поскольку у него важное деловое свидание в городе.
Если она догадывалась или даже знала, какого рода это свидание, то не подала виду, только напомнила, что вечером они непременно должны быть в театре.