Глаз волка
Шрифт:
– Ну вот, Голубой Волк, это здесь. Вот мое первое воспоминание!
2
Страшная ночь. Безлунная ночь Африки. Как будто на земле никогда не светило солнце. И при этом адский шум! Крики ужаса, топот копыт, со всех сторон вспышки молний и следом гром, как в ту ночь, когда Голубой Волк попал в плен! А вскоре и треск пламени. Красные отсветы и черные тени на стенах. Война или что-то в этом роде. Кругом пожар, дома рушатся…
– Тоа! Тоа!
Это кричит на бегу
– Тоа Торговец, послушай, пожалуйста!
– Нашла время для болтовни!
– Не для болтовни, Тоа, речь идет о ребенке. Возьми этого ребенка и увези подальше! У него нет больше матери.
Она протягивает ему сверток.
– На что мне такой маленький ребенок? Только воду на него тратить!
Из ближайшего окна вдруг вырываются языки пламени. Тоа чувствует, как ему опаляет усы.
– Ох, эта Африка! Проклятая Африка!
– Прошу тебя, Тоа, спаси ребенка! Он вырастет и будет рассказывать истории, и люди будут слушать и грезить наяву!
– Мне грезить некогда, мне хватает мороки с этим безмозглым верблюдом, который грезит с утра до вечера!
Верблюд, который спокойно шествует сквозь этот ад, словно перед ним оазис, останавливается как вкопанный.
– Тоа, – кричит женщина, – я дам тебе денег!
– Нет и нет! Ну, ты идешь, что ли?
– Много денег, Тоа, много-много!
– Проклятый верблюд, всякий раз как назовешь его безмозглым, встает и ни с места. Сколько?
– Все, что у меня есть.
– Все?
– Все до гроша!
3
День занимается над совсем другим пейзажем. Голубой Волк не верит своему глазу.
– Снег!
Ни деревца, ни скалы, ни травинки. Только снег. Только синее небо. Огромные снежные холмы, сколько хватает глаз. Странный снег, желтый, он хрустит и скрипит под ногами и оползает пластами, как снег Аляски. А прямо посреди неба – белое солнце: оно слепит глаза, от него обливается потом Тоа Торговец.
– Проклятая пустыня! Проклятый песок! Когда же это кончится?
Тоа шагает, сгибаясь пополам. Он тянет за повод верблюда, ругаясь сквозь зубы:
– Ох уж эта мне Африка! Проклятая Африка!
Верблюд его не слушает. Он грезит на ходу. Это не просто верблюд, это дромадер. У него один горб. И чего только Тоа не навьючил на этот горб! Кастрюли, тазы, кофейные мельницы, обувь, керосиновые лампы, соломенные табуреты, прямо-таки ходячая лавка, которая бренчит и дребезжит в такт покачиванию горба. А сверху, на самой макушке этой груды, держась очень прямо, закутанный в бедуинский бурнус из черной шерсти, сидит мальчик. И смотрит вдаль.
– А! Ты здесь, – думает волк. – А я боялся, что этот гад тебя бросит.
Голубой Волк не зря боялся. С той страшной ночи прошло несколько лет. И много раз за эти годы Тоа Торговец пытался бросить мальчика. Проделывает он это каждый раз одинаково. В какое-нибудь утро, проснувшись в особенно скверном настроении (плохо идет торговля, колодец пересох, ночь выдалась слишком холодная – причина всегда найдется…), он потихоньку встает, бесшумно сворачивает свой шатер из бурого войлока и шепчет на ухо дремлющему дромадеру:
– А ну вставай, верблюд, пошли.
Мальчик притворяется спящим. Он знает, что будет дальше.
– Ну, ты идешь или нет?
Тоа Торговец изо всех сил тянет за повод дромадера, который смотрит на него, жуя сухую колючку.
– Встанешь ты наконец?
Нет. Дромадер лежит, подогнув под себя ноги, и ни с места.
Тут Тоа всякий раз замахивается толстой узловатой палкой:
– Вот этого захотел?
Но стоит дромадеру приподнять губу и показать свои широкие зубы, плоские и желтые, – и палка опускается.
– Без мальчика не пойду.
Вот что говорят молчание дромадера, и его неподвижность, и спокойный взгляд.
Тогда Тоа идет будить мальчика:
– Ну, ты, вставай! И так сколько времени из-за тебя потерял. Влезай наверх и сиди смирно.
Дело в том, что дромадер не соглашается везти никого другого. Мальчик на горбу, а Тоа Торговец внизу, на своих двоих по раскаленному песку.
– Привет, блошонок, выспался?
– Как Африка! А ты, Кастрюлик, хорошо провел ночь?
(«Кастрюлик» – это ласковое прозвище, которое мальчик дал дромадеру.)
– Да, вполне; видел интересный сон.
– Ну что, тронулись?
– Тронулись.
Кастрюлик распрямляет ноги и воздвигается в оранжевое небо. Восходит солнце. Тоа Торговец ругается, плюется и проклинает Африку. Дромадер и мальчик смеются. Они давно уже научились смеяться про себя. Со стороны посмотреть – и тот и другой невозмутимы и серьезны, как барханы.
4
Вот так начиналась его жизнь. Во всей Африке Тоа Торговец не мог бы найти мальчика, способного навьючить и развьючить дромадера быстрее, чем он. Или красивее разложить товар перед шатрами бедуинов, или лучше понимать верблюдов, а главное, рассказывать такие прекрасные истории вечером у костра, когда Сахара становится холодной, как ледяная пустыня, и людям бывает особенно одиноко.
– Хорошо рассказывает, а?
– Правда, хорошо рассказывает?
– Да, вот уж рассказывает так рассказывает!
Это привлекало покупателей на стоянках кочевников. Тоа был доволен.
– Эй, Тоа, как ты его зовешь, этого мальчика?
– Некогда мне придумывать ему имя: я работаю!
Кочевники не любили Тоа Торговца.
– Тоа, этот мальчик, он слишком хорош для тебя.
Они усаживали мальчика поближе к огню, угощали его горячим чаем, финиками, кислым молоком (они считали, что он слишком худой), а потом говорили: