Глаза Ангела
Шрифт:
Адона согласно кивнула:
— Я хорошо тебя знаю. Тебе необходимы сильные чувства и опасные ситуации. Тебе надо жить, ощущая себя на краю бездны? Но, по-моему, это ненормально.
— Эстило сказал мне сегодня днем то же самое.
— Он тебя любит, Тори. Поначалу, признаюсь, я сильно ревновала.
— Совершенно напрасно.
— Но Эстило вовсе не ангел, да и кто святой? Я или, может, ты?
— Нет, я не святая.
Внезапно Тори представился Грег, паривший, подобно ангелу, над Землей. Случилось так, что во время выхода в открытый космос, когда астронавт медленно
В свидетельстве написали: «Смерть наступила в результате гипоксии». Коротко и ясно. Перед мысленным взором Тори встало изуродованное тело Грега.
Адона схватила подругу за руку:
— Тори, что с тобой? Ты вся побелела, выпей коньяку!
— Ничего, все в порядке, — отозвалась Тори.
— Когда-то, — заговорила Адона, — я мечтала о такой жизни, какую вела ты: в полном вооружении продираться сквозь заросли джунглей, зная, что впереди враг... У меня сердце заходилось, я думала — вот оно, настоящее, ради чего стоит жить. Но сегодня я другая. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними... Но правда и то, что с автоматом в руках и ножом у бедра я чувствовала себя спокойно и уверенно, как никогда. Я была равной мужчине, не в сексуальном смысле, конечно. И не в эмоциональном. Мужчины убивали — и я убивала. Меня уважали, иногда прислушивались к моему мнению... В конце концов наступил момент, когда не осталось различий между мной и ими. Ну, ты понимаешь...
Тори внимательно посмотрела на нее:
— Что же изменилось?
— Я поняла, что пытаюсь достичь невозможного. Стремясь жить, как мужчина, я перестала чувствовать себя женщиной, их мир поглотил меня целиком. И мне это не понравилось.
— А что по этому поводу думает Эстило? Вы же познакомились в джунглях, и там же родилась ваша любовь.
— Эстило об этом не подозревает.
— Но ты должна сказать ему, он же тебя любит и хочет, чтобы ты была счастлива.
Влажные карие глаза Адоны встретились с глазами Тори.
— Да, любит. Но быть любимой не значит быть счастливой. Эстило бизнесмен до мозга костей, он живет ради бизнеса. Чем бы он ни занимался, у него все получается. И мир его — мир дельцов. Там все рассчитано четко. Я потратила много времени и сил, чтобы стать частью этого мира; то, что касается дел Эстило, отработано мною до мельчайших деталей. Он не может позволить мне уйти, я слишком важное звено в механизме. Без меня машина остановится, а он этого не допустит.
— Ты хочешь его бросить?
— Не знаю. — По лицу Адоны скользнула улыбка — словно огонек свечи мелькнул в надвигающихся сумерках.
— Не оставляй его. Он хороший человек.
— Да. Может быть.
Адена неожиданно наклонилась к Тори и поцеловала ее.
— Давай не будем о грустном. Лучше иди развлекись, а я займусь закусками.
Гостей собралось много: известные артисты, манекенщицы, художники; пока Тори раздумывала, что ей делать, из толпы вынырнул Эстило, подошел к ней, подал стакан со спиртным, одновременно чмокнув в щеку и буркнув что-то ласковое по-немецки. На немецком он говорил крайне редко, только когда был слегка пьян и только с близкими друзьями. Будучи наполовину аргентинцем, Эстило любил тайны, а поэтому лишь немногие знали национальности его отца.
— В такие минуты я скучаю по Мюнхену, — обратился он к Тори. — Ты когда-нибудь обедала в «Ди Аубергине»?
— Нет, я же никогда не была в Мюнхене.
— "Ди Аубергин" — чудесное место, там отлично кормят, а из окон видна Максимилиан-плац, представляешь? Хотя, конечно, Мюнхен это не Буэнос-Айрес и в нем нет ничего загадочного. А немцы — всегда такие одинаковые. Считают, что их твердолобый прагматизм — великая сила! Что касается меня, я никогда не находил привлекательными бетон и камень.
Они вышли на террасу, с которой открывался красивый вид на ночной Буэнос-Айрес. Далеко на западе городские огни граничили с полосой кромешной темноты — там начиналась пампа, обширные прерии, там жили люди, привыкшие к тяжелому труду и суровому быту.
Эстило махнул рукой в направлении пампы:
— Я родился не в Германии, как мой отец, а в краю пыльных равнин. И я рад этому. Рад, что появился на свет среди дикой природы. Моя докторша-психоаналитик считает, что я чересчур люблю фантазировать, но разве она способна меня понять? Вся беда в том, что я полукровка, и мне гораздо труднее приспособиться к местным условиям, чем настоящим портеньос. Мне нужна выдумка, чтобы жить в мире с самим собой.
Эстило посмотрел на Тори.
— Скажи мне, шецхен, какая ты на самом деле?
— Ну, перестань, мы же договорились.
— Договорились. Не задавай никаких вопросов, и не услышишь ни слова лжи в ответ, так? Когда-то мы выручили друг друга из беды, не спрашивая ни о чем, а как будем поступать теперь? Признаюсь, иногда ты меня сильно беспокоишь, меня волнует, что с тобой происходит, понимаешь? Словно ты моя дочь, ведь у меня своих детей нет, и вряд ли уже будут... Я прекрасно знаю, что ты менее чем кто-либо другой нуждаешься в защите, но мне хочется оградить тебя от любых неприятностей.
Тори вдруг поняла, что Эстило действительно по-отечески заботится о ней, и в ней возникло чувство огромной признательности к нему; неожиданно она снова вспомнила Грега, который тоже любил ее и защищал. Тори чуть не расплакалась от нахлынувших воспоминаний, но вовремя взяла себя в руки, ничем не выдав своей слабости.
— Ты такой славный, Эстило, — вымолвила она после минутного замешательства. — Ты ужасно хорошо ко мне относишься.
За короткое время погода успела измениться, в воздухе чувствовалось какое-то напряжение — так обычно бывает перед дождем.
Тори улыбнулась и спросила не без иронии:
— Все-таки не понимаю, чего вы все так сходите с ума из-за этих психоаналитиков?
Эстило ответил ей вполне серьезно:
— Я немало пожил на этой грешной земле и теперь знаю, девочка моя, что каждый человек рано или поздно начинает копаться в себе, анализировать свои поступки, старается понять, почему он поступает именно так, а не иначе. И поверь мне, от такого «самокопания» все мы только выигрываем. Ты, конечно, женщина неординарная, но в этом смысле, уверен, и ты не исключение.