Глаза в глаза

Ройс Ребекка

– Порой вы ведете себя, как законченная стерва. Понять не могу, почему вы вообще мне нравитесь.

Аддисон застыла:

– Что вы сказали?

– Мне должно быть наплевать на ваши чувства, и тем более я не должен беспокоиться о том, как вас защитить. По всем правилам, мне бы сдать вас в первую попавшуюся лабораторию и выбросить ключ. Как раз из-за людей с талантами вроде вашего нас и заперли. Черт возьми, женщина! Вы расхреначили витрину. Вы опасны для окружающих.

Аддисон видела, как на виске Спенсера пульсирует

жилка. О да, он был очень, очень зол.

– Вас заперли, потому что какой-то десятилетний мальчик не смог держать язык за зубами и разболтал первому встречному о том, как проходили переговоры о поставках нефти на государственном уровне. Поэтому вас сочли угрозой национальной безопасности. А если вы думаете, что есть еще какая-то причина, то глубоко ошибаетесь.

Вздохнув, Спенсер уселся на диван в гостиной и потер глаза:

– Он себя убил.

– Не поняла. – Аддисон сделала несколько шагов и остановилась перед Спенсером.

– Того мальчика звали Пенн Роу. Он наложил на себя руки, когда ему исполнилось девятнадцать. Повесился в туалете. Я знал его понаслышке. Среди нас он был своего рода знаменитостью.

– Я этого не знала.

– А я другого и не ожидал. – Спенсер стащил через голову утыканный осколками свитер и остался в футболке. – Ваш дед в курсе, какими талантами вы обладаете? Может быть, вам постоянно приходится вставлять новые стекла?

– Он ни о чем даже не подозревает. Уверяю вас, он бы лично отвез меня в изолятор.

– Как же вам удавалось скрывать это так долго? Неужели и правда постоянно повторяете дурацкую считалку?

От напряжения у Аддисон все болело.

– Мне было три, когда впервые проявилась «аномалия». Тогда я даже говорить толком не умела, но папа упорно учил меня алфавиту и постепенно научил справляться с этой… особенностью. Думаю, мама ни о чем не догадывалась.

– И ради чего он вас учил? Ради того, чтобы после двадцати трех лет успешного самоконтроля вы вот так, одним махом, взорвали витрину?

Аддисон села рядом с ним на диван, подвернув под себя ноги.

– Несколько раз я терпела неудачи, но до сегодняшнего дня никогда ничего не взрывала. А за последние четыре года вообще не было никаких происшествий. Я даже перестала день за днем третировать себя этой считалкой. Но когда исчез Джереми, все вернулось, причем с такой силой, что приходилось повторять ее про себя как минимум три-четыре раза в день, чтобы иметь возможность хотя бы думать. – Она тихонько откашлялась. – И каким-то образом вы услышали меня в «Уютном рассвете».

– Сам не знаю, как так получилось. Как правило, на чужие мысли я не настраиваюсь ни специально, ни случайно. – Спенсер встал и принялся мерить шагами комнату. – Итак, если обычно вы не взрываете вещи направо и налево, то что конкретно вы умеете делать?

– У меня бывают предчувствия. Как будто вот-вот что-то должно произойти, а потом

это что-то происходит. На сто процентов уверенности нет, но в детстве, когда стали появляться такие предчувствия, мне было очень страшно. Трудно объяснить, на что это похоже.

Спенсер подошел ближе и присел перед Аддисон:

– Как будто бегут мурашки, от которых жутко и больно?

Он провел ладонью вверх по ее руке, и на Аддисон накатило совсем другое волнение. Его прикосновения все чаще действовали на нее, как какой-то афродизиак.

– Да, только еще хуже. Внутри я чувствую силу. Как будто меняются и перестраиваются органы. А потом эта сила выскакивает наружу. До сегодняшнего взрыва энергия просто отделялась от тела и приносила мне знания. – Аддисон опустила глаза. – Вот почему я заглянула той ночью к Джереми. С самого утра у меня было ощущение, будто что-то не так. Но никаких вспышек энергии не было, только предчувствие, и я убедила себя, что это ерунда. – На глазах выступили слезы. Она призналась Спенсеру в том, чего раньше не могла произнести вслух. – Если бы я себе доверилась, он был бы дома. Значит, во всем виновата я.

– Чепуха. Вы совершенно не обучены. Думаю, у всех живых существ бывают дурные предчувствия. Это инструмент эволюции. Если почувствовать неладное и пуститься наутек, шансы, что тебя съест страшный зверь, который уже готов выйти из своей норы, стремительно уменьшаются.

Аддисон поразилась, услышав собственный смех. Как она могла смеяться, когда должна рыдать?

– У Джереми когда-нибудь проявлялись симптомы? Ему ведь четыре, верно? У большинства из нас (и теперь в это «мы» я включаю и вас) симптомы появляются в три-четыре года. Как, например, у меня. И у вас, судя по всему.

– Никогда. – Аддисон наверняка бы заметила.

– А может быть, это случалось, только не при вас. – Спенсер встал. Взгляд его глаз стал каким-то отчужденным.

– По-вашему, он что-то натворил, и это увидела Лоретта?

– Очень может быть. Не считая вашего деда, Лоретта – самый неподходящий человек, перед которым можно обнаружить свои способности. Хотя, раскрой Джереми себя перед вашим дедом, все могло сложиться куда удачнее. Его отослали бы в изолятор, а не забрали бы бог знает куда. Он ребенок. И наверняка пережил бы все проверки.

– Если раньше у него не было симптомов, то изначальной целью Лоретты было не похищение. А раз так, то зачем ее к нам послали? – Мысли переполняли разум, толкались, наплывали друг на друга, и Аддисон ответила на собственный вопрос: - Чтобы шпионить за нами изнутри. Всем известно, как тщательно дедушка подбирает ближайший персонал. Грег, служанки, повариха, личные помощники.

– Значит, Джереми забрали, как только поняли, на что он способен. Случайно подвернувшийся шанс.

– Никто не требовал выкупа. И никаких угроз в наш адрес не поступало.