Глазами любопытной кошки
Шрифт:
В тот день серые тучи разверзлись и на металлические крыши обрушились потоки воды. По узким улочкам заструились мутные ручьи. Пробираясь по щиколотку в воде, я наконец нашла нужную мне лавку, хозяин которой вручил мне какую-то коробочку. Оказалось, что пико– это черная краска на основе свинца, поэтому я решила использовать только хну. Узор мне на кожу наносили треугольной трубочкой с шариком на конце. Рисунок представлял собой нечто среднее между цветами и павлиньими перьями.
Краска пахла аммиаком и щипала кожу, хотя хна – это растение. Я спросила женщину, с чем она ее смешала, та перечислила список
ГОРОДСКАЯ БОЛЬНИЦА
Однажды мы отправились в Виктория-гарденс – парк в шикарном квартале Вуга-роуд. Тарик показал мне дом, где одно время жила его семья. Его отец являлся владельцем турагентства, а еще раньше был на государственной службе в Дар-эс-Саламе. Тарик хотел показать мне больницу, где лежал его отец. Это была государственная больница, но одно крыло – частное.
На первом этаже располагался туберкулезный диспансер. Тарик объяснил, что главными причинами смертей в Африке являются туберкулез, малярия, СПИД и гражданские войны. До революции красивое здание, где теперь располагалась больница, принадлежало одному богатому индусу. От этажа к этажу вела ветхая деревянная лестница. В каждой из просторных палат стояло множество кроватей, на которых лежали больные. Вокруг было полно мучающихся людей, но тем не менее обилие света, стены, выкрашенные в яркие цвета, и отделка интерьера из натурального дерева создавали в этой больнице куда более радостную атмосферу, чем в некоторых унылых старых госпиталях в развитых странах. Тарик указал на соседний корпус:
– Это частное крыло, там лежал мой отец, но нам туда нельзя.
ПЛАНТАЦИЯ ПРЯНОСТЕЙ
Я много читала об экскурсиях на плантации пряностей и хотела присоединиться к одной из них, но Тарик сказал мне:
– Не трать зря деньги, я тебя отвезу.
Весь день он планировал поездку и позвонил мне наутро:
– Готова отправляться?
Как правило, маршруты Тарика пролегали по пыльным дорогам с кучами мусора – это был тот Занзибар, который большинству туристов не довелось увидеть.
На рынке мы поймали даладалу,и нас отвезли в городок, застроенный простыми новыми бетонными домами. Насколько хватало глаз, там повсюду валялись голубые мешки для мусора и груды отбросов. Мне стало противно.
– Правительство должно обеспечить более эффективный сбор мусора и научить людей бережнее относиться к окружающей среде, – заметила я.
– У них нет на это денег, – ответил Тарик и, как обычно, утешительно прибавил: – Это ничего.
Под палящим солнцем, в сопровождении юноши из деревни, мы поднялись на очень высокую гору, за которой раскинулся сад пряностей. Наш проводник показывал, как растут куркума и имбирь, вырывал корешки и давал нам попробовать их. Здесь были ярко-красный перец горошком и плодоносящая гвоздика. Мы видели, как растут кардамон, коричное дерево и лимонное сорго, ели тропические фрукты. Один мужчина, из жителей деревни, сплел для меня корзинку из пальмовых веток и сделал ожерелье и заколку из какого-то другого растения.
К нам подошел беззубый старик в лохмотьях и предложил достать с дерева кокос. Он, распевая, мигом вскарабкался на высоченную пальму – это было настоящее профессиональное шоу. Сбросив на землю четыре кокосовых ореха, он съехал вниз по стволу
– Я знаменитость, – сказал он и похвастался, что снялся во многих документальных фильмах, которые показывали по всей Европе, а его фотографию печатали в журналах.
ЖИВАЯ ЛЕГЕНДА
Когда Сити Бинт Саад, занимающаяся гончарным делом, запела, расхваливая свои горшки, таарабперестал быть исключительно мужской привилегией, а песни в этом стиле стали исполнять не только на арабском языке. Саад явилась открытием «Икхвани Сафаа» задолго до того, как женщин начали принимать в клуб. За свою жизнь она записала более ста пятидесяти пластинок и произвела настоящую революцию в музыке. Исполняя песни на суахили, она сделала таарабдоступным более широкому кругу людей, а не только привилегированным классам. Вскоре ее имя и таарабстали популярными по всему восточному побережью Африки.
Сити Бинт Саад умерла в 1950 году, но осталась ее протеже – Би Фатума Бинти Барака, в дальнейшем прославившаяся под псевдонимом Би Кидуде. Сейчас гранд-даме таарабадевяносто четыре года. Она завоевала немало международных наград по всей Европе и Африке. Я даже видела шикарный ресторан, названный ее именем, а в феврале 2007 года вышел фильм о ее жизни «Стара, как мой язык: легенда и жизнь Би Кидуде».
Мы пролистали вчерашний «Уикендер», на обложке которого красовалась Би Кидуде. В журнале говорилось, что на прошлой неделе она выиграла приз за величайшие жизненные достижения и присутствовала на церемонии вручения музыкальных наград «Базз Занзибар». Я читала о ней в других журналах и видела ее диски в туристических лавках. Как и многие исполнители этнической музыки, Би Кидуде была знаменита на весь мир, однако по-прежнему жила очень просто.
Тарик знал, где ее дом, и отвел меня туда. Мы кружили по лабиринту грязных улиц Нгамбо, старого пригорода, застроенного приземистыми лачугами, затем свернули в еще более извилистые переулки, заваленные грудами отбросов.
Живая легенда сидела на крыльце своего дома. Она пригласила нас войти, усадила на циновку перед старым телевизором с зернистым изображением на экране и закурила.
– Она любит покурить и выпить, – шепнул мне Тарик.
Би Кидуде выглядела вполне здоровой. Она любила говорить: «Когда я пою, мне словно опять четырнадцать».
Она спросила, какую песню я хочу услышать, и я ответила:
– «Али Баба Пакистани Хиндустани».
Не знаю, правильно ли я произнесла название, но оно запомнилось мне так, когда я читала в музее, что Сити Бинт Саад пела эту песню.
Несколько недель спустя я получила журнал с анонсом музыкального фестиваля «Бусара», где говорилось, что Би Кидуде легла в больницу: «В прошлом месяце, за несколько недель до возвращения с гастролей по Европе, в ходе которых Би Кидуде должна была дать восемь концертов, ее срочно увезли в больницу „Аль Рахма" на операцию по удалению грыжи. К счастью, через несколько дней она уже встала на ноги и чувствовала себя бодро, как обычно. „Я буду готовить сама, – заявила она, – не нужно за мной ухаживать". Однако врачи запретили ей играть на барабанах минимум полгода. Би Кидуде признает, что это будет непросто, но говорит: „По крайней мере, петь я по-прежнему могу!"»