Глазами любопытной кошки
Шрифт:
Мы приехали на рынок, как раз когда его участники стали расходиться. Овцеводы загоняли овец рядами в грузовики, тележки, запряженные ослами, лошадьми, – одним словом, во всевозможные транспортные средства. Овцы, которых валили в кучу, прямо как те луковицы, что я видела утром, бурно выражали недовольство. Мне было их жалко, но я подумала и о том, как некоторым людям приходится несладко, как они рискуют жизнью, буквально вываливаясь из переполненных автобусов и набиваясь в душные поезда метро, неспособные пошевелиться в толпе потных пассажиров. На улице мясник подвешивал на металлический крюк труп курдючной овцы. Он срезал курдюк и укрепил его на отдельном крюке; я сняла все это на камеру. Овца была худой, но курдюк состоял из чистого жира.
В «народном парке» я прошла мимо аттракциона с детскими машинками, двигавшимися по кругу под электронные рождественские мелодии. В Синьцзяне эти песенки очень распространены: «Джингл беллс» и «Санта-Клаус едет в город» созывали малышей на карусели и лошадки, которые качались, если опустить монетку. Рождественские песни совершенно утрачивали свое значение в мусульманском регионе, да еще и в коммунистическом государстве!
Я села за столик и заказала два небольших кебаба, несколько ломтиков дыни и утиное яйцо, которое приготовили в скорлупе на открытом окне. Оно было намного больше, чем куриное, с приятным вкусом копченостей. Доев кебаб, я оставила на тарелке кусок курдючного жира. Подошла хорошо одетая женщина с целлофановым пакетом в руке и ткнула пальцем в мой шампур. Я жестами объяснила, что доела; она взяла кусок жира и положила его в пакет, а потом осмотрела другие столики в поисках объедков. Вскоре подошел мужчина и сделал то же самое. Это были не грязные, совершенно приличные люди; никогда бы не подумала, что им нечего есть.
ТРАДИЦИОННЫЙ УЙГУРСКИЙ МЕДОСМОТР
Мухаммед, доктор традиционной медицины, у которого я брала интервью в Кашгаре, посоветовал мне съездить к его учителю Абдумеджиту из Хотана. Поскольку я не знала язык, Мухаммед нашел мне переводчика, который работал в маленькой языковой школе, недавно открывшейся в Хотане.
Переводчик Абдурахман пришел в отель с человеком, который оказался его боссом. Я удивилась, потому что он говорил на таком хорошем английском, какого мне в Китае еще слышать не приходилось. Мало того, он был одним из немногих, кто вообще знал английский в Хотане. Он даже знал выражения вроде «дождь как из ведра» (в Хотане дождь идет крайне редко) и «что посеешь, то и пожнешь» и использовал их очень часто.
Офис Абдумеджита оказался скромнее, чем я предполагала. Я думала, этот врач уже в возрасте и у него солидный кабинет, но ему оказалось около тридцати и он был очень похож на Мухаммеда. Его кабинет располагался в одной из лавочек традиционной медицины на базаре Чонг Кур – огромном комплексе на немощеных улицах, где располагались лавки торговцев тканями и аптеки с растительными средствами. Там, где находился офис Абдурахмана, стояли одни только лавки врачевателей. На примитивных деревянных складных столах были выставлены металлические коробки с различными травами. Внутри вдоль стен высились старомодные желтые шкафчики с маленькими ящичками от пола до потолка, прямо как в старых американских аптеках.
Хотан стоял на краю пустыни Такла-Макан, поэтому все в городе покрывалось пылью. Лекарственные травы на аптекарской улице базара Чонг Кур не были исключением. А люди, кажется, уже привыкли дышать пылью и глотать ее.
В лавку вошел молодой человек, который вел на поводке большую ящерицу. Он надеялся ее продать. В лавке Абдумеджита были представлены высушенные животные, но не в таком количестве, как у врачей в Кашгаре. Доктор взвесил рептилию, осмотрел ее и отказался покупать. Клиенты приходили и уходили, а он тем временем сверялся с толстой «книгой знаний», в обложке из картона.
– В течение двух тысяч лет люди экспериментировали с травами, чтобы выяснить, какие из них эффективны, а затем передавали эти знания из поколения в поколение, – объяснил он. – Накопленный опыт и стал тем учебником, которым мы владеем сейчас… В Коране говорится, что Аллах передал людям медицинские знания через Лукмана Хакима. Этот человек основал врачебную профессию и прекрасно разбирался в лекарственных травах и препаратах. В 1100 году специалисты по уйгурской медицине написали «Книгу медицинских знаний». И в настоящее время врачи продолжают документировать свои открытия, а книга постоянно пополняется по мере того, как они передают свой опыт друг другу… В традиционной уйгурской медицине существует два понятия: «терапевт» и «лекарь». Терапевт разбирается в травах, их действии и знает, как долго хранится сырье. Лекари учатся четырем способам диагностики: во-первых, расспрашивают пациента о самочувствии; во-вторых, определяют состояние здоровья по запаху изо рта и ушей, а также по запаху мочи; в-третьих, прослушивают пульс в разных частях тела (однако девяносто процентов информации узнают через запястье); и в-четвертых, смотрят на ресницы, ногти, конституцию тела и цвет кожи.
Я спросила, диагностируют ли врачи интуитивно, и Абдумеджит ответил:
– Нет. Мы полагаемся на опыт и точную информацию.
Абдумеджит подробно рассказал о своем деле и предложил отвести меня к своему учителю, который заведовал клиникой традиционной уйгурской медицины.
Мы поехали на мотоциклах. Все сотрудники клиники, одетые в белые халаты, собрались в регистратуре посмотреть на меня. Мое появление стало для них событием. Учитель Абдумеджита, директор клиники, измерил мой пульс, осмотрел глазные яблоки, заставил высунуть язык и спросил, не болит ли у меня спина. Он дотронулся до того самого участка, где меня беспокоила легкая боль последние десять лет. Потом он показал на видеокамеру, и служащие клиники сняли, как он измеряет мой пульс – я специально вытянула руку. Бальзам и таблетки, которые мне выписали в Кашгаре, почти кончились, и он назначил сладкие, острые пилюли и травяные чаи быстрого приготовления, их требовалось растворять в воде. Я приступила к новому курсу лечения, и его целью, судя по всему, было очищение кишечника, так как у меня началась диарея. Поскольку я постилась, не пила воду и при этом мучилась диареей, сочетание оказалось не слишком удачным, поэтому я исключила одно из лекарств и сразу почувствовала себя нормально. Зато похудела на несколько фунтов!
В ДОМЕ У АБДУМЕДЖИТА
После дневного поста Абдумеджит пригласил меня к себе домой поужинать, переночевать в доме его семьи и на следующее утро позавтракать. Разумеется, я не могла отказаться от такого предложения!
Мы вернулись в его кабинет; он сложил мешочки с травами и собрал коробки. На улице торговцы складывали деревянные столики; был слышен звук металла о камень – бочки с травами заносили внутрь. Абдумеджит закрыл скрипучие металлические ставни и повесил замок. Мы разложили большое металлическое блюдо с виноградом по двум целлофановым пакетам. С кучей винограда на коленях я села боком на заднее сиденье мотоцикла, и мы поехали по проселочной дороге. Когда миновали клинику, Абдумеджит сказал несколько слов, но я их не поняла.
Чтобы попасть во двор дома его родителей, нам пришлось обойти большой грузовик и груду кукурузных очистков. На улице стоял столик, на котором накрыли ужин: дыня, суп с лапшой и темно-желтые початки кукурузы. У Абдумеджита был очаровательный сынок, Элиас, – годовалый малыш с широким лицом, бритой головой и штанишках с разрезом. В Китае дети не носят подгузники; их штанишки просто разрезают, так что все открыто. Они могут свободно ходить в туалет в садике, на краю тротуара или в канаве. Элиас оказался в центре всеобщего внимания. Его все обожали: целовали и обнимали.
Мы сидели на возвышении, устланном отрезами ткани и парчовыми матрасиками. За ужином почти не пили, хотя желающим приносили чашки с горячей водой.
Абдумеджит попросил меня следовать за ним. Я думала, мы пойдем в дом, однако он зашагал вниз по улице вместе со своей женой, ребенком и какой-то девушкой, и мы очутились в клинике, которую он показывал мне ранее. Они здесь жили. В центре было помещение, поделенное на несколько комнат с открытым решетчатым потолком и несколькими койками. Если бы здесь часто выпадали осадки, подобное здание никогда бы не построили.