Глиняный папуас
Шрифт:
– Зачем ому воображать, он живет в одной квартире с необыкновенной находкой...
– Еще неизвестно,- перебил меня Коровин,- что это за находка и существует ли она? Об этом несчастном плезиозавре, о сигналах из другой галактики, о пришельцах и об умственной деятельности дельфинов тоже много писали. А ведь не подтвердилось.
– А тут подтвердится,- сказал я.- Уверен, что подтвердится, и очень скоро. Честное слово.
– Честное слово?
– переспросил Витька. И на лице его я увидел такое выражение, какого еще
– Извини, - спохватился я.- Я, кажется, не так выразился.
– Не-е-ет. Именно так, как хотел. В этом честном слове весь ты с потрохами. А ты знаешь, какой вред науке может принести твое честное слово?
– Нет, не знаю.
– Не знаешь! А тебе бы следовало это знать. Мра-кобес, обы-ва-тель.
Коровин произнес эти слова по слогам, а потом посмотрел на меня, как на воришку, пойманного в метро, где некуда бежать. Не только Витькян взгляд, но и его слова меня страшно испугали. Я очень уважал науку и, конечно, не хотел ей причинять вреда.
– И большой вред я причинил?
– спросил я Витьку.
– Огромный,- ответил Витька и вдруг задумался. От того, что он сосредоточенно думал, лицо его немножко подобрело.
– Вот что,- сказал он,- я дам тебе одни совет.
– Какой?
– Исправь свою ошибку.
– А как?
– Не имей никакого дела с Громовым. Это мой совет, и ты должен к нему прислушаться.
Витька любил красиво выражаться еще до того, как в него попала стрела, но после того, как он подружился с молодым интеллигентом, он стал выражаться еще торжественнее.
– А при чем тут Громов?
– сказал я.
– Громов и наносит главный вред науке,- сказал Витька,распуская непроверенные слухи про мальчика и выдавая себя за него.
– Он себя за него не выдавал,- сказал я,- зачем ему выдавать? Он и есть этот мальчик.
Тут, видно, у Коровина не хватило других аргументов, и он показал мне кулак. И после того мы пошли с ним в разные стороны.
Витькин кулак не произвел на меня никакого впечатления. Скорей наоборот. Но слова о вреде, который я причинил науке, не давали мне покоя. По-видимому, ошибку я все-таки совершил. И ее необходимо было исправить.
Я невольно задумался. Об ошибках и о том, что их нужно исправлять, я слышал много и в школе и дома, а также читал в пионерской газете и разных книжках. Но там речь шла о совсем других ошибках. И те ошибки было совсем нетрудно исправить.
В чем же заключалась моя ошибка? Может, в том, что я не проявил настойчивости и, бывая на квартире Громовых, не попытался попасть в кабинет громовского отца, где, возможно, хранилась археологическая находка? Во всяком случае, если я и нанес вред науке, то как-нибудь. невзначай. И ошибку, конечно, нужно исправить и для этого побывать у Громова.
Громов сказал мне:
– Вытирай ноги!
– и показал на половичок, плетенный из камыша.
Я,
В квартире было тихо. Отец Громова улетел в Киев на какую-то конференцию или симпозиум, а мать уехала куда-то к парку Победы навестить родственницу-старуху, которая лично знала Айвазовского и еще кого-то, может, даже Тургенева и Салтыкова-Щедрина.
– Значит, ты один?
– спросил я.
– Вдвоем,- ответил Громов тихо.
– А кто же второй, домработница?
– Да нет. Он.
– Кто он?
– Ну, мальчик.
– Так ты же и есть он?
– Иногда. Но сегодня четверг. А я бываю им только по пятницам.
– А это точно? Совершенно научно? А то Коровин обвиняет...
– Не беспокойся. Точно и научно,- ответил Громов.- Я сегодня тебя с ним познакомлю.
Мне стало не по себе. Начали подрагивать рука и нога. И вдруг стало холодно, страшно холодно, не знаю отчего.
Мы прошли по коридору и остановились возле дверей кабинета.
– Только ты сразу много вопросов ему не задавай,- шепнул Громов.
– Кому - ему? Тебе?
– Да при чем тут я? Мальчику.
– А почему нельзя?
– Тише... Не любит! Особенно, когда спрашивают о пустяках.
Громов открыл дверь, и мы вошли в кабинет. Там кто-то сидел в темноте. Громов зажег свет. И то, что затем я увидел, я не смог бы объяснить не только Витьке Коровину, но даже самому себе, своим чувствам.
Сначала я подумал, что вижу свое отражение в зеркале. Но через мгновение я дал себе полный отчет в том, что в кабинете не было никакого зеркала. И однако же, я видел свое собственное отражение. Напротив меня стоял мальчик, во всем абсолютно подобный мне, и улыбался, словно рассматривал в зеркале свое отражение.
– Кто ты?
– спросил я.- Ты очень похож на меня.
– А может, не я на тебя, а ты на меня?
– ответил он моим голосом.- Ведь я тебя старше.
– Намного старше?
– Не намного. Всего на несколько десятков миллионов лет.
Он внимательно, дружелюбно и насмешливо посмотрел на меня.
– Не веришь? Хочешь, чтобы я предъявил свидетельство о рождении? Но оно осталось на космическом корабле, а корабль улетел на свою планету. И тебе придется мне поверить на честное слово.
– На честное слово?
– переспросил я.
– Да, на честное,- ответил он.- А то на какое же. Честное слово самое точное. Оно не может никого обмануть.
– И не принесет вреда науке?
– сказал я.
– Вашей науке или нашей? Но все-таки...
А разве наука не одна? Вшька мне говорил, что не может быть двух истин. Истина всегда одна. А раз метина одна, сказал Витька, то и наука одна. Двух наук быть не может. Вторая будет обязательно лженаука.
– Витька прав, если идет речь о Земле. Но ведь я с другой планеты. Ясно?